Ездили преимущественно на лошадях: за промтоварами для сельских лавок, за вином на спирто-водочный завод или на городские ярмарки.
Тащится, бывало, телега по деревянной гати через болото, по низинкам через множество узких дренажных мостиков, перекинутых от канавы до канавы поперек дороги, посреди ельника и чернолесья.
Село Поздышево стояло примерно на половине пути от Каргополя до Ошевенска. Здесь обычно давали отдых лошадям.
В школьные годы мать отправляла меня с попутной подводой в Ошевенск к бабушке «на молоко». Я садился на сено поверх тщательно уложенной и увязанной клади, а то и в передок телеги рядом с возчиком, и весь длинный путь смотрел по сторонам на деревеньки с полями и поскотинами вокруг них, на заросли придорожного кустарника, на сиреневые островки иван-чая по обочинам. Возчик дядя Лёня, дядя Александр или еще какой-нибудь «дядя» сидел, свесив ноги в смазанных сапогах с грядки телеги, помахивал кнутом, покрикивал на коня и в минуты хорошего настроения что-нибудь напевал себе под нос. На трудном участке пути колеса вязли по ступицы в болоте, он соскакивал с телеги и шёл по обочине. Я тоже спрыгивал на землю и топал за ним. Коняга, напрягаясь всем телом, налегая «плечом» на хомут и усиленно мотая головой, с трудом переваливал воз с ухаба на ухаб, и копыта чмокали в грязи. Я глядел на задок повозки, где была обычно привязана «дегтярка» — небольшая деревянная кадушка с колесной мазью. Лошадь отмахивалась хвостом от гнуса и фыркала. Возчик, держа вожжи в левой руке, а кнут-погонялку в правой, покрикивал на савраску, иногда подхлестывая её под брюхо — так было чувствительней…
Когда наконец выбирались из болота на плотный грунт, он останавливал коня, поправлял шлею и подпругу, проверял супонь у хомута, и мы опять садились в повозку. Оглянувшись на оставленную позади лужу и лукаво подмигнув мне, «дядя» вдруг запевал частушку:
Эх, Инда — озеро глубоко, –
Погонялка не хватат…
Я не знал что такое «Инда», но спросить не решался. Позже выяснилось, что Инда — это название глухого лесного озерка.
Придорожные кусты мягко хлестали нас ветками с шелковистыми июньскими листьями. Приходилось пригибаться или отворачиваться, защищая лицо от ударов.
Это в лесу. А в полях, на открытых местах, кусты не мешали обозревать окрестность, где уже выходила в трубку молодая рожь, а иногда она уже и цвела, и были видны с телеги на зеленоватых колосках ее бахромчатые белёсые цветки. Возле какой-нибудь деревеньки на поскотине пощипывали траву разбредшиеся коровы, зеленели ковры ярового ячменя и овса. Иногда можно было видеть на взгорке трактор, пахавший пары. Передние колеса у него были железные, небольшие, а задние — тоже железные, больше раза в три, оснащённые шипами. Из трубы попыхивал дымок. Тракторист сидел за рулём. Ветер доносил грохот двигателя. За плугами оставались ряды тёмной вспаханной земли, над ними перелетали грачи, вороны, склевывая дождевых червяков.
Этим поездкам я обязан первому знакомству с неброской и живописной нашей северной природой. Вечером и утром пылали у горизонта зори, в серые полдни небо было тоже серым от плотных облаков. Шумели под ветром леса, хлеба на полях, надвигались дождевые тучи, и на нас обрушивались веселые ливни с грозами. Иной раз над полями сухо полыхали зарницы:
Упала, упала зарница в рожь,
Хотела хлеб сжечь, да сама погасла.
От дальнего грома — осину в дрожь.
От ветра кора шебаршит на прясле.
Синь наплывает на поле с вечера,
Коростели бобылями скрипят.
Замер просёлок, копытами меченый,
Пыль улеглась.
В деревне не спят.
Белый телёнок плутает в потемках, —
Хлев потерял. Тревожно мычит…
Эхом ответила тишина ёмкая.
Белый теленок напуган, молчит…
Упала, упала зарница в рожь,
Хотела хлеб сжечь,
Да сама погасла…
Под осень, когда я возвращался в город, тянулись к югу косяки журавлей. Всё было привычным, знакомым — и дорожные ухабы, и лужицы с ржавой болотной водой, и придорожные канавы, поросшие осокой.
Летом дни были длинные, и мы ехали обычно без ночёвок. Только останавливались на час-другой в деревне дать отдых лошадям, накормить и напоить их. Возчик приносил в избу котомку с хлебом, хозяева грели самовар, мы чаевничали, а затем ехали дальше.
Запомнились во время таких поездок два примечательных места. Одно из них — небольшая деревенька Спас с церковью и озерком, будто пришедшая из северной сказки. Помню, как проезжали мимо неё в сумерках. Озеро загадочно и маняще поблёскивало в лучах вечерней зари, спокойное, тихое. На берегу высилась темной громадой церковь, седая от старости, крытая лемехом.
Читать дальше