Евгений Богданов - Случайный вальс - Рассказы. Зарисовки

Иван Дмитриевич взобрался на верхнюю полку и попытался уснуть, но не мог. Из головы у него не выходила Таня, его первая девушка… «Она, конечно, вышла замуж, у нее уже выросли дети, — думал он. — Чем теперь она занимается? Работает? Узнает ли его?»

Лишь около полуночи он забылся сном, тревожным и чутким, как на фронте.

Утром проводница, проходя по вагону, объявила:

— Койва! Кому выходить в Койве? Приготовьтесь.

Иван Дмитриевич проснулся и поглядел в окно с полки. В скуповатом сером рассвете проплывали поля и перелески. На взлобках снег уже сошел, но в низинах лежал грязный, ноздреватый и неприглядный.

«Значит, сейчас Койва, — подумал Тягунов. — Тёплая Гора должна быть уже близко».

Девочка на нижней полке разметалась во сне, одеяло с нее сползло. От толчка вагона проснулась мать и, спохватившись, укрыла малышку потеплее. Тягунов спустился с полки, сказал женщине «доброе утро», и пошел к служебному купе.

— Кажется, скоро Должна быть Тёплая Гора, — обратился он к проводнице. — Я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — ответила та, расставляя на никелированном подносе чайные стаканы и опуская в них ложечки. Они тихо позвякивали о стекло. Лицо проводницы, еще не сменившейся с ночного дежурства, было чуть примятым, глаза полусонно щурились. — Проедем Койву, потом Вижай, Лаки, а там и Тёплая Гора.

— Хотелось бы сделать остановку на этой станции. Билет у меня до Свердловска.

— Так сделайте, — ответила проводница. — Отметьте билет у дежурного по станции.

Тягунов умылся и приготовился выходить. Вещей у него было немного — дорожный портфель да авоська с пустым термосом. Он любил ездить налегке, независимо от того, близкой или дальней была дорога.

Поезд затормозил, лязгнули буфера. К вагону тихо подкрался асфальтированный перрон, за ним — здание вокзала. Проводница с желтым флажком под мышкой спустилась на платформу. Тягунов было заколебался, сомневаясь в своевременности решения, но его стали поторапливать пассажиры, стоявшие позади, и он сошел.

Отметил на вокзале билет, посмотрел расписание. Очередной поезд шел завтра утром. В запасе почти сутки. Тягунов успокоился и направился в посёлок мимо водонапорной башни. Она была старая. Венчавшая ее крыша из оцинкованного железа, с которой уже сошел снег, выглядела, как новенькая шапка на старике. Эту башню он помнил.

Вдаль уходила улица. Он осмотрелся и убедился в том, что ничего больше не помнит и не узнаёт, кроме этой оставшейся у него за спиной башни. Новые современные дома, возле них — скверики с молодыми деревьями. Там, где прежде был пустырь, вырос микрорайон. Деревья словно бы настороженно выжидали, когда можно будет из почек, лопнувших под напором света и тепла, выпустить крошечные зеленые листочки — ушки. Пахло ранней весной, талым снегом, мокрой древесной корой, дымком из труб сохранившихся старых домов.

Иван Дмитриевич помнил, что воинские казармы — приземистые, деревянные — находились на окраине посёлка под горой, и пошел туда. Увидел спуск с горы с предусмотрительно вычищенными от снега ступенькам и остановился озадаченный: казарм внизу не оказалось Вместо них возвышалось четырехэтажное здание с широкими окнами.

Навстречу ему поднималась по ступенькам молодая женщина, прижав к груди цветочник с шишковаты кактусом. Поднявшись, она остановилась перевести дух.

Тягунов поздоровался и спросил:

— А где казармы? Тут раньше были казармы.

Женщина обернулась, посмотрела на четырехэтажный дом и неуверенно ответила:

— Казармы тут были давно.

— В войну, — подсказал он.

— Да, в войну. А потом их снесли, и там, где они стояли, построили вот эту школу, — женщина указала на четырехэтажный дом.

«Жаль, — вздохнул Иван Дмитриевич. — Снесли, значит, казармы… С годами все меняется…»

Как бы ему хотелось зайти в старые казармы с нарами в два яруса, застланными серыми солдатскими одеялами, винтовками в пирамидах, увидеть подтянутых и веселых молодых бойцов, дежурного с повязкою на рукаве в коридоре у стола с телефоном.

«Ничего не поделаешь!» — Иван Дмитриевич простился с женщиной и вернулся на центральную улицу. Оставалась еще одна робкая надежда на встречу с молодостью, надежда, ради которой он, собственно, и сделал тут остановку.

В конце посёлка, если идти от станции по левой стороне улицы, стоял небольшой дом с мезонином, обнесенный глухим забором, с воротами и калиткой под узенькой двускатной, типично уральской крышей. Он помнил домик, хотя был в нем только дважды.