Евгений Богданов - Високосный год - Повести

Зарабатывала она прилично — сотни три в месяц, и как доярка была не на плохом счету. Но иметь прочный, высокий авторитет ей мешал неорганизованный, несколько неуживчивый характер и сомнительное, как заметила однажды зоотехник Яшина, поведение. Впрочем, Софью не очень интересовало мнение зоотехника, и она не так уж и заботилась о своем авторитете, считая, что в ее поведении нет ничего такого, что бы мешало жить другим. Яшина, конечно, имела в виду ее связь с Трофимом Спицыным, который слыл в совхозе замкнутым человеком, бирюком. О том, что Софья крутит с ним любовь, знало все село. «Но кому какое дело? — думала она. — Живу как хочу».

Семейная жизнь у нее не заладилась. Год назад она познакомилась с молоденьким шофером районной автобазы, приезжавшим в Борок на уборку картошки. Паренек как-то сразу и легко решил перейти на работу в совхоз, жениться на Софье. Прожил с ней три месяца, потом вдруг закутил, затосковал по родине — Брянщине — и объявил жене, что хочет съездить туда на побывку. Уехал и не вернулся, написав, что дома у него есть девушка и пусть Софья не ждет его…

Вот и вся история их семейной жизни. Софья даже не успела как следует влюбиться в мужа. Так и осталась одна-одинешенька.

И тут подвернулся Спицын, записной бобыль, вдовец. Жена у него умерла, детей не было. Крепкий сорокалетний мужик стал настойчиво ухаживать за соломенной вдовой. И Софья сдалась.

На газовой горелке уха сварилась быстро. Софья попробовала ее, добавила соли, выключила газ. Подойдя к окну, посмотрела поверх занавески на улицу. Там, если приглядеться, все было пронизано мерцающим, трепетно-пугливым светом, готовым вот-вот исчезнуть. Это отблески поздней зари, малопрозрачной, красноватой, боролись с облачной сумеречностью. Облака плотно накрыли землю, оставив только у горизонта неширокую грядку заревого просвета. Розоватые блики скользили по блеклым цветкам на картофельной грядке и вскоре померкли, а цветки стали темно-серыми.

Скрипнула калитка, Трофим аккуратно закрыл ее на запор и, поглядывая в окна, направился к крыльцу. Софья отступила от окна в глубь кухни.

«Явился — не запылился», — подумала она о Трофиме почему-то с неприязнью и теперь сожалела, что позвала его. Свидание с ним не сулило ей особой радости, не вызывало приятного волнения, как прежде. Софья дивилась этому и не могла понять, что такое с ней происходит.

Однако гость был уже у порога, и ей ничего не оставалось, как принять его.

Трофим, наклонив голову под низкой притолокой, уверенно шагнул в кухню. Половицы заскрипели под его сапогами. Он был оживлен, весел и от порога сказал:

— Принимай гостя!

На губах Трофима играла многозначительная усмешка. Но он тотчас погасил ее, почувствовав, что Софья не в настроении.

— Вкусно пахнет ухой. Готова? — спросил он.

— Готова, — односложно ответила Софья. — Проходи, садись.

Трофим вынул из кармана и поставил на стол бутылку, рядом положил большой пучок свежих и сочные, только что с грядки, перьев лука.

— Так в потемках и будем сидеть? — тоном хозяина спросил он.

— Ведь видно. Ночь-то белая…

— Ладно. Как хошь.

Софья, спохватившись, принялась хозяйничать. Взяла с подблюдника тарелки, налила ухи, нарезала хлеба.

— Ешь. Горячая.

Она достала из кухонного шкафчика две граненые стопки и тоже села за стол.

— Ну вот, теперь ладно, — одобрил Трофим. — Маленько можно выпить.

— Не хочется.

Трофим не настаивал. Он прихлебывал с ложки вкусное варево.

— Попробуй-ко лук. Славный нынче вырос! — Трофим захрустел на зубах зелеными перьями.

Некоторое время они ели молча.

— Накормил свежей рыбой. Спасибо, — поблагодарила она сдержанно.

— На здоровье, — он отодвинул пустую тарелку, достал сигареты. — Курить хошь?

— Я ведь не курю всерьез. Так иногда, балуюсь.

— Курить и мужикам вредно, а бабам — тем более. Голос у них от этого грубеет. Да и табаком воняет, когда… когда целуешься.

Софья криво усмехнулась.

— Чаю хочешь?

— Давай.

Трофим выпил стакан чаю и молча вышел из-за стола. Подошел к окну, приоткрыл створки. С улицы хлынула струя сырого ночного воздуха. С болотца на задах избы донеслось верещание лягушки. К ней присоединилась другая, и начался лягушачий концерт.

— Ишь, заливаются, поскакухи, — сказал Трофим. — Слышишь?

Софья кивнула и стала прибирать на столе. Прибрав, остановилась посреди кухни, опершись о спинку стула.

— Что-то у нас с тобой сегодня разговор не вяжется, — сказал Трофим.