Евгений Богданов - Високосный год - Повести

Пассажиры с пристани все тянулись по тропинке мимо них, с детьми и без детей, молодые и пожилые. Прошло, наверное, человек двадцать или больше того, Лисицын смотрел на горожан почти равнодушно. Чикин тоже перестал обращать на них внимание. Он смотрел вдаль на Двину. Там все более размытыми становились луг и крошечное плоское озерко на нем. И река потускнела, утратила свое жемчужное свечение. Лисицын собрался было домой, но Чикин вдруг заговорил о рождаемости, и директор насторожился.

— Вот в прежние годы в деревне хорошая, крепкая бабенка имела пять, шесть и больше детишек. Хлеба не хватало, на всю ораву пара сапожонок имелась, носили по очереди. Кому на улицу бежать — тот и надевал. А дети росли здоровые, послушные. С малых лет к труду привыкали. А нынче вроде как по лимиту — одного-двух выжмут, и точка. Стоп родилка… — Чикин рассмеялся и покачал головой. — Хоть жить теперь легче, сытнее. Без детей, брат, в избе скучновато, в деревне без них пусто. Детских голосов не слышно. Вот пишут в газетах: чтобы сохранить людские ресурсы, надо иметь двести шестьдесят детей на сто семей. Чем же все-таки объяснить низкую рождаемость? — Чикин посмотрел на директора и умолк в замешательстве. Только теперь он уразумел, что Степану Артемьевичу не очень приятен такой разговор. — Вы не думайте, что я камушек в ваш огород бросаю. Вы еще молодожены, у вас дети впереди. Нет, я вообще…

Это его оправдание еще больше усугубило неприятное впечатление. Но Лисицын не подал вида, что все сказанное ему слушать тошно. Он хотел было добавить, что дело не только в рождаемости. Есть и другие, не менее веские причины деревенского малолюдья, но тут у них за спиной раздался женский голос, резкий и грубоватый:

— Привет! Беседуете?

Лисицын и Чикин обернулись и увидели Софью Прихожаеву, доярку с Борковской фермы. Она подошла незаметно, неслышно, будто подкралась.

— Добрый вечер, товарищ директор! — Софья не сразу разглядела Лисицына и, узнав его, сменила вызывающе-развеселый тон на вкрадчиво-льстивый. — Думаю — кто тут сумерничает? Оказывается, вы. Угостили бы сигареткой.

Лисицын дал ей сигарету, зажег спичку. Софья, щуря припухшие глаза, прикурила.

— Можно к вам присесть?

Степан Артемьевич неохотно подвинулся на скамейке. Она села, заложила ногу на ногу. Чуть поддернула повыше юбку, обнажив гладкую белую коленку, и отвела в сторону руку с сигаретой.

— Значит, вы о рождаемости. Так, так… Еремей Кузьмич, почему вы, как активист-общественник и ветеран совхоза, в этом направлении никакой работы не ведете? Отвечайте на мой вопрос!

«И эта о том же!» — возмутился Лисицын и встал, чтобы уйти. Софья меж тем наседала на Чикина:

— Молчите? То-то! Куда вам… Куда вам, извините, заботиться о рождаемости! Вам уже поздновато…

— Замолчи, греховодница! — взорвался Чикин.

— А чего вы мне рот затыкаете? Я вам кто, жена? Чего вы на меня орете? Работаю честно. Товарищ директор, вы меня, конечно, извините, но вы мне в душу заглянули? Может, она у меня болит. Вы, конечно, извините меня, товарищ директор, но я хочу напомнить о себе. Я — живой человек, мне чуткость нужна. Надо, чтобы меня ценили. А вы, извиняюсь, не очень цените. Не-е-ет, не очень. Почему не выдвинете на повышение? Почему не представите к ордену или к медальке? Других обогрели вниманием, а меня забыли…

Софья опустила голову, задумалась и, не обращаясь ни к кому, сказала нараспев:

— Эх да без мила дружка постеля холодна, одеялочко заиндевело…

Лисицын махнул рукой и почти побежал с угора. Софья прокричала ему вслед:

— К молодой женке торопитесь? Очень даже правильно. — И Чикину, который тоже снялся со скамейки и пошел домой: — А ты куда, старый? Потолкуем еще. Мы не все вопросы проработали. Ха-ха-ха! Чего вы от меня удираете?

Софья, посмеиваяеь, встала со скамьи, втоптала в землю окурок и пошла в нижний конец села, бросив в тишину, как вызов всем, частушку:

Трофим Спицын возвращался на катере с рыбалки. Он осматривал сеть, поставленную в укромном месте возле Щучьего островка, там, где Лайма выходит в Двину. Островок был красив, гладок, как лесная полянка, поросшая мелконькой травкой, и обрамлен камышом. За ним на воде покоились широкие листья кувшинок. Тут в водорослях водилась всякая рыбья мелкота: плотвички, окуни, подъязки. А где мелкота, там и щучонки. Сегодня в сеть попало несколько небольших щук-травянок да десятка полтора окуней с плотвой средних размеров. Улов для настоящего рыбака скромный, но Спицын не жадничал: что попадет, то и ладно.