Тони Парсонс - Man and Boy, или История с продолжением

Найджел Бэтти громко и счастливо рассмеялся, как будто я наконец начал хоть что-то понимать.

— Можно я посмотрю медаль? — попросил я.

— Конечно, можно, — ответила мама.

И отправилась в кабинет, туда, где стоял музыкальный центр. Я слышал, как она шуршит страховыми полисами, банковскими счетами, письмами — бумажками, накопленными за целую жизнь.

Она вернулась с маленькой прямоугольной коробочкой, окрашенной в такой густой пурпурный цвет, что он казался почти черным. Внутри на бархатной подушечке лежала серебряная медаль — медаль моего отца.

Орденская планка была бело-голубой: две широкие вертикальные белые полосы по краям, а между ними на голубом фоне — тонкая белая вертикальная полоска. На медали имелась надпись: «За отличную службу» — и выгравирован портрет короля.

В углу коробочки на белом шелке значилось: «По специальному заказу», а потом шло название и адрес фирмы-изготовителя. И я вспомнил, как в детстве, название этой фирмы. А сохранилась ли она до сих пор? Найдется ли она по этому адресу, если я решу ее разыскать? Все это казалось мне продолжением похвалы за отличную службу.

Я осторожно достал медаль из коробочки, удивляясь ее тяжести точно так же, как удивлялся ребенком.

— Пэту понравилось играть с папиной медалью, — с улыбкой сказала мама.

— Ты разрешаешь Пэту играть ею? — недоверчиво спросил я.

— Ему нравится прикалывать ее на меня. Я при этом играю роль принцессы Лейлы в конце фильма.

— Леи, мама. Ее зовут принцесса Лея.

Было за полночь, и мы слишком устали, чтобы сидеть возле отца, однако нервы были чересчур напряжены, и мы не уснули бы. Поэтому решили выпить по чашечке хорошего чая. Для мамы чаепитие было ответом на любой вопрос.

Пока она ходила включать чайник, я держал медаль в кулаке и думал о том, как игры, в которые я играл еще мальчишкой, подготовили меня к тому, чтобы стать похожим на отца и на отца моего отца: на мужчину, поцеловавшего на прощание заплаканную женщину, мужчину, надевшего форму и отправившегося на войну.

Вспоминая игры, в которые мы играли в переулках моего детства, я понял, что это было нечто большее, чем просто ребяческое времяпрепровождение, восхваляющее мужество и смелость. Эти игры подготавливали нас к следующей войне — нашей собственной Нормандии, или Дюнкерку, или Монте-Касино.

Мое поколение играло в войнушку с игрушечными пистолетами или палками, заменявшими ружья, а то и просто складывало пальцы, изображая пистолеты. Что угодно могло сойти за пистолет, и никто не считал, что это нездоровое проявление. Но все войны, которые выпали на нашу долю, когда мы выросли, были «локальными конфликтами» — «телевизионными» войнами, не более реальными и не более угрожающими жизни участников, чем компьютерная игра.

Мое поколение, последнее поколение мальчишек, воевавших с игрушечными пистолетами в руках, само не понимало, как ему повезло. Когда мы выросли, нас не подстерегала война. Не нашлось никаких немцев или японцев, чтобы воевать с нами.

Наши жены — вот с кем мы воевали! Блаженное поколение мужчин, не ведавших войны. И свои «грязные войны» мы вели в судах по бракоразводным процессам.

Я часто видел шрамы на теле отца и понимал, что война — это не фильм Джона Уэйна. Но мужчины из поколения отца, которые выжили и вернулись домой не совсем изувеченными, нашли себе любовь на всю оставшуюся жизнь. Что лучше? Война и настоящая любовь? Или мир и любовь периодами по пять, шесть или семь лет? Кому больше повезло? Моему отцу или мне?…

— Тебе нравилась эта девушка, правда? — сказала мама, возвращаясь в комнату с двумя чашками дымящегося чая. — То есть эта женщина, Сид. Она тебе очень нравилась.

Я кивнул:

— Я бы хотел, чтобы мы продержались вместе. Как вы с папой. В наше время это кажется невозможным.

— Ты слишком сентиментально относишься к прошлому, — ответила мама без тени осуждения. — Ты думаешь, это было сплошь темное пиво и красные розы. На самом деле все было сложнее.

— Но вы с папой были счастливы.

— Да, были, — сказала она, и по ее взгляду было понятно, что мыслями она где-то далеко, куда мне не попасть никогда. — Мы с твоим отцом были счастливы.

И я подумал: я тоже был счастлив с вами.

Вспоминая детство, я видел перед собой высушенный солнцем август, самое начало месяца, когда передо мной торжественно разворачивались долгие шестинедельные каникулы, и я знал, что предстоят поездки на машине в деревенские пивные, там папа и дядья будут играть в дартс и выносить лимонад и чипсы для меня и моих двоюродных братьев во дворик, где мы играем на траве. А наши мамы будут сидеть за деревянным столом, попивая сидр и посмеиваясь, отстраненные от мужчин так же, как это принято у мусульман.