Владимир Ераносян - Фронтмен

Мерседес взяли на испытательный срок без зарплаты в качестве оценщицы в ломбарде. Ее научили проверять золото на пробу с помощью реактивов и взвешивать лом на электронных весах. Драгоценные камни оценивал огранщик — старик по имени Рикардо, рабочее место которого находилось по соседству с молодой женщиной. В обязанности Мерседес так же входила выплата денег за мелкий лом. Плата за грамм из-за перманентной инфляции была настолько мизерной, что лом почти никто не сдавал. Как, впрочем, и камни. Цена же за ювелирные украшения превосходила все мыслимые границы. Поэтому без работы скучали и продавщицы готовых изделий, и ювелир, дремлющий на стопке жирных каталогов. Здесь рассчитывали только на залетных туристов, шастающих в семизвездочных оппозиционных самбреро на головах с керамическими фигурками Чавеса в руках, вовсе не придавая значения вопиющей политической несостыковке приобретенной сувенирной продукции. Рады были и подпольным миллионерам, которые даже в условиях инфляции и дефицита, все равно любили делать подарки своим женам и любовницам. Не ждали только безденежных и неряшливых по виду жителей гетто, которые могли оказаться здесь либо в ранге полотеров, либо из большой любви.

Мерседес застеснялась, когда увидела мужа у стеклянного входа в ювелирный бутик. Одет он был чисто, но бедно. В лице его читался испуг и угадывалось пролетарское происхождение. Она вышла из магазина и зашипела на мужа:

— Ты чего приперся?!

— Мы с Бачо пришли тебя проведать…

— Проведали и ладно. Ступайте себе гулять — хозяин вот-вот нагрянет. Скажет: не успела выйти на работу, уже родню притащила. Давайте, давайте, и не обижайся… — Мерседес поцеловала Бачо в лобик и юркнула обратно.

Энрике послушно взял Бачо за руку и зашагал к эскалатору. Вдруг сын признался, что уже давно терпит и очень хочет в туалет. Энрике быстро отыскал нужное заведение и провел мальчугана в кабинку. Он ждал Бачо у двери, но сын все не выходил. И тогда Энрике постучался. Дверь была не заперта. Бачо стоял одетый и плакал. Отец спросил:

— В чем дело?

Бачо ответил:

— Здесь так красиво. Я боюсь это испачкать.

Папа расстегнул штаны сынишки и посадил на белоснежный унитаз со словами:

— Давай, мой милый, а то мочевой пузырь лопнет. Я клянусь тебе — у нас дома обязательно будет такой же унитаз.

Бачо, счастливый от все же состоявшегося облегчения и папиного обещания, недоверчиво прищурил глаза.

— Что, ты мне не веришь? — Энрике потрепал сына за щеку, — Ладно, тогда я тебя напугаю. Произнеся свою потешную угрозу, Энрике, спустил воду, и Бачо действительно испугался, но только на секунду. Испуг сменился удивлением, породившем мечту. Когда-нибудь у них дома будет такой же аппарат с водопадом. Так сказал папа.

…Каждый раз, обрабатывая антибактериальными растворами обе ванные комнаты и бассейн сеньора Кальдерона, Кике в тайне любовался унитазом хозяина, а однажды отважился сходить в него по-маленькому. Эта нехитрая процедура привела его в неописуемый восторг. Он подумал, какое удовольствие должен будет испытать его сынишка, когда он пописает в это белое эмалированное устройство с волшебной кнопкой на сливном бочке, на которую достаточно нажать — и нечистот как не бывало! Шипящий поток, уменьшенная в тысячи раз копия водопада Салто Анхель, беспощадно проглотит желтизну и унесет ее в бездну. Канализация — великое изобретение умнейших людей, стала доступна для них, обделенных комфортом обитателей трущоб только в 21 веке, и то лишь благодаря революции.

Трубу в гетто прокладывали медленно. Работы тормозились не вследствие финансирования, а из-за перманентных столкновений банд. Поэтому реализация уже осязаемой мечты откладывалась на неопределенное время, которого Кике, безусловно, должно было хватить на выбор в магазине сантехники добротного унитаза.

Но однажды, проходя мимо туалета хозяина, Кике в очередной раз не сдержался. Им вдруг одолело желание оставить в туалете сеньора более заметный вклад, смыв затем следы своего «преступления». Кто бы мог подумать, что эта ребяческая шалость неискушенного в вопросах комфорта жителя убогой окраины, может спровоцировать… его убийство.

Хотя Кике поплатился не за то, что отважился облегчиться на золотом унитазе дона. За эту «вонючую» выходку его бы просто пожурили. В крайнем случае, уволили бы с работы без выходного пособия… Кике пострадал по стечению роковых обстоятельств…

В тот день он, конечно же, мог потерпеть и не соваться в отхожее место, но что произошло, то произошло. После того, как он осуществил свой бесхитростный план в том смысле, что облегчился не во флигельке для прислуги, а в уборной мраморной гостиной, он себе на горе услышал разговор в зале. Кике замер от страха, сидя на унитазе и не осмеливаясь даже натянуть штаны. Он едва дышал, поэтому четко мог отличить басистый голос дона от несколько прокуренного контральто его гостьи, которое легко могло сгодиться для партии юноши в какой-нибудь итальянской опере.