Ясуси Иноуэ - Сны о России

Особенно чувствительны к холоду были больные Сангоро и Дзиробэй. Однажды, когда японцы собрались все вместе, Сангоро, обращаясь к Кодаю, сказал: — Мы старые морские волки, многое испытали во время плавания и вытерпим все — что бы ни ожидало нас впереди. Ты же не был прежде моряком, тебя взяли на воспитание в дом кормчего как приемного сына, и не верится мне, что ты сможешь выдержать непривычные климат и пишу. Тебе надо бы без промедления написать обо всем, что с нами случилось. Не исключено, что кому-нибудь из нас доведется вернуться на родину — он и доставит эти записи. Мы-то люди простые — нам писать не о чем, помрем — никто о нас и не вспомнит, а ты — другое дело. Тебя ожидает великая судьба. Вот и опиши все, чтобы не осталось в душе сожаления о чем-то несделанном.

Кодаю согласился. Глядя на похудевшего Сангоро- глаза его лихорадочно блестели, в голосе чувствовалась необычная напряженность, — Кодаю понял, что смерть его уже не за горами. Спустя несколько дней Сангоро умер. Никто и не заметил, как он испустил дух. Принесли завтрак, Исокити, сын Сангоро, пошел будить отца. Сангоро лежал со скрещенными на груди руками, лицо его было спокойно. Это случилось девятого августа на двенадцатый день после того, как японцы пристали к острову. Кодаю и Исокити обмыли старика, Синдзо и Ёсомацу сколотили гроб. Хоронили Сангоро на берегу моря, у подножия красивого холма. В траурной процессии не принимал участия лишь больной Дзиробэй.

Когда гроб опускали в могилу, подошел старик в черном одеянии и по-иноземному обряду прочитал надгробную молитву. Впоследствии японцы узнали, что этого старика-иноземца звали Джаймиловнч. Он происходил из камчадалов, но принял православную веру, получил русское имя и вместе с Невидимовым отправился на остров. Джаймиловичу было уже далеко за семьдесят. К японцам он относился с участием.

В день похорон Сангоро солнце часто скрывалось за тучами и становилось так холодно, что у японцев зуб на зуб не попадал. Кто-то недовольно пробормотал, что душа Сангоро не упокоится с миром, раз его отпевает иноземец.

— Это не помешает, — сказал Кодаю. — Прах Сангоро уйдет в землю чужой страны, пусть же его и похоронят по обычаям этой страны.

Двадцатого августа, вслед за Сангоро, ушел в мир иной и Дзиробэй. При жизни он был человеком скупым и своенравным. Заболев, с утра до вечера лежал молча, провожая проходивших мимо матросов пустым, ничего не выражающим взглядом. О чем Дзиробэй думал — никому не было известно, но особого сочувствия он к себе не вызывал. В день кончины Дзиробэя словно подменили. Будто почувствовав, что конец близок, он подзывал к себе всех по очереди, благодарил за услуги, дарил свои вещи. Его заострившееся, изборожденное морщинами лицо, на которое уже легла тень смерти, разгладилось и подобрело.

Спустя два месяца повалил снег. Он валил не переставая с утра до вечера. Шестнадцатого октября умер Ясугоро, двадцать третьего — Сакудзиро, семнадцатого декабря — Сэйсити, двадцатого — Тёдзиро. Их всех похоронили у подножия того же холма. Когда хоронили Дзиробэя, снега было еще мало, и к холму отправились торжественной процессией во главе с Джаймиловичем. Остальных же относили к месту захоронения Синдзо, Сёдзо и Исокити, дождавшись, когда стихнет пурга. С превеликим трудом пробивали в мерзлом грунте яму — на это уходил целый день.

Оставшиеся в живых японцы встречали 1784 год на краю неведомой страны среди глубоких снегов.

— Счастливей ли для нас этот новогодний праздник, чем прошлый? — обратился к собравшимся матрос Ёсомацу.

Ответить сразу никто не решался. Прошлый новый год они встречали на корабле, скитаясь по морю. В первый день нового года море было на редкость спокойным. Было холодно, но ярко светило солнце. Подставляя лица солнечным лучам, японцы поели моти, [12] Моти — клейкие рисовые лепешки. приготовленные ныне покойным Тёдзиро, выпили понемногу сакэ. Конечно, всех и тогда тревожила мысль, доведется ли им когда-нибудь снова ступить на землю, но на судне было еще вдоволь риса и сакэ и их по-прежнему семнадцать — столько, сколько отплыло из гавани Сироко. Теперь же они недосчитывались семерых — один погиб еще на корабле, шестеро ушли в мир иной на этой неведомой земле.

— И все же, — наконец нарушил затянувшееся молчание Кодаю, — нельзя сказать, что положение наше хуже, чем было в канун прошлого нового года. У нас теперь земля под ногами, и нет опасности, что мы погибнем в морской пучине… Главное — во чтобы то ни стало пережить эту страшную холодную зиму.