Тацухико Такимото - Добро пожаловать в NHK!

Весь этаж был отведён под отделение открытой психиатрии. На первый взгляд, он ничем не отличался от обычной больницы. Я думал, что психиатрическое отделение должно быть наполнено смирительными рубашками, электрошоковым оборудованием, и лабораториями для проведения лоботомии. Однако, открытое отделение было чистым, светлым и казалось самой обычной частью больницы.

Или я так думал. Когда я заметил пожилую женщину, на вид около шестидесяти, наверняка пациента, садящуюся на корточки в углу коридора, я скорее зашагал к 401 палате.

«Мисаки Накахара», гласила табличка на двери самой дальней по коридору палаты.

Совершенно точно. Это была та самая палата.

Я тихонько постучал.

Ответа не последовало.

Я постучал ещё раз, немного сильнее; опять нет ответа. Похоже, мой стук немного приоткрыл дверь, хотя она могла быть приоткрыта с самого начала.

— Мисаки? — я заглянул в палату.

Её там не было.

«Ну, если её здесь нет, мне тут тоже нечего делать. Я пойду домой!»

Я решил оставить корзину с фруктами, которую купил в больничном магазине подарков. И тут я заметил кем-то оставленное расписание поездов на прикроватной полочке. Местами в расписании встречались комментарии, написанные красной шариковой ручкой. Отложив расписание в сторону, я поставил корзину с фруктами.

Тут на пол упал клочок бумаги. Я поднял его и прочитал: «Микка Тороро был вкусным. Прощайте все».

Сунув эту бумажку и расписание в карман куртки, я выбежал из больницы и поспешил к железнодорожной станции.

Солнце начинало садиться.

Они должны были положить её в закрытую палату с решётками на окнах, а не оставлять их открытыми, давая возможность спокойно сбежать. Они должны были надеть на неё смирительную рубашку и накачать лекарствами, чтобы сделать счастливой. Но они этого не сделали, поэтому Мисаки сбежала из больницы. Она возвращалась в родной город. Похоже, она отправилась туда умирать.

Я вспомнил наш давний разговор:

— Цубурая, этот бегун, прямо перед смертью отправился домой в деревню. Там, вместе с матерью и отцом, он ел тёртый батат.

— Хм.

— Наверное, всё-таки, каждому хочется вернуться в родной городок перед смертью.

Возможно, так и было. Должно быть, Мисаки тоже захотела отправиться в свой родной город. Возможно, она задумала сброситься в море с высокого отвесного мыса, на котором, по её словам, она часто играла. И всё же, так просто у неё это не выйдет. Теперь, когда я нашёл её секретную тетрадь и расписание поездов, удача её кончилась.

Судя по заметкам, оставленным Мисаки в расписании, она села на поезд около часа назад. Если я собрался догонять её, мне необходимо сделать это вовремя. Я знаю, куда она направилась и, кроме того, у меня есть деньги. Если часть пути я проеду на такси, то прибуду туда даже раньше Мисаки. Мне не о чем беспокоиться.

Сидя в ночном поезде, я открыл карту, купленную в магазине по пути. Я искал мыс — тот самый, о котором рассказывала Мисаки, на котором она часто играла в детстве. « Вот он .» На карте был только один мыс рядом с её родным городом, это точно он.

Должно быть, Мисаки села на поезд, отправившийся прямо перед моим. Смешавшись с толпой едущих домой на Новый Год людей, она, вероятно, направляется в родной город, к так популярному среди самоубийц мысу. Но она не знает, что я следую за ней.

Я не позволю ей уйти. Я точно догоню её. По крайней мере, об этом я не волновался. Проблема была в другом.

Что я скажу Мисаки, когда найду её?

Хотя бы немного, но я понимал её страдания. Лишь самую верхушку её боли; но этого уже было достаточно, чтобы вообразить её степень. Наверное, она чувствовала себя загнанной в угол, считала, что иного выхода нет. И её боль никогда, никогда не исчезнет, за всю её жизнь.

Конечно, это было естественно. В некотором смысле, её боль была общей для всего человечества. Это были вполне заурядные страдания. У всех бывают подобные ощущения. И у меня тоже.

«Даже если я останусь жить, это ничего не изменит. Всё это — лишь боль».

Зная это, смогу ли я удержать её от прыжка? Имею ли я право останавливать её? Как член общества, я, наверное, должен сказать что-то подходящее, вроде: «Даже так, продолжай жить!» или «Перестань ныть!».

Я понимал всё это.

Я понимал это, но…

Пока я размышлял над всем этим, поезд прибыл к месту назначения.

Сойдя со станции, я увидел заброшенный городок. Было уже заполночь; но даже в такое время вокруг станции стояла мёртвая тишина. Никаких признаков жизни на улицах.