Дмитрий Савочкин - Марк Шейдер

Мое второе тело просит залить полные канистры девяносто пятого.

Мужики хлопают мое первое тело по спине и начинают говорить о том, о чем всегда говорят шахтеры по пути за водкой. Похоже, они поняли, что я их заметил, и решили не прятаться.

Мое второе тело расплачивается, грузит канистры и садится в машину.

Когда грозы с моим первым телом приближаются к дому бабы Клавы, мое второе тело останавливает машину возле погребов между полуразваленных хрущевок.

И знаете что?

У меня навалом вдохновения.

Поскольку за моим первым телом пристально следят, значит, никто не следит за домом моего первого тела, за домом Ханны или за этим погребом.

Мое второе тело берет в руки канистры и подходит к отдушине, сделанной в виде маленькой трубы с крышей, торчащей из-под земли.

Как я уже говорил, ключ мне не понадобится.

Меня может кто-нибудь увидеть, но это уже неважно. Все это не будет иметь никакого значения после того, как я сожгу все запасы желтого порошка в городе.

Мое первое тело опрокидывает в рот пятьдесят грамм самогона-первача и улыбается, потому что мое второе тело в это время отрывает маленькую крышу от трубы и заливает бензин вниз, сначала одну канистру, а потом другую. Я все делаю быстро, бензин не успеет ни испариться, ни просочиться в дыры в фундаменте.

Одна из четырех моих рук клацает зажигалкой, поджигает первую попавшуюся в руки бумажку – это страница из моего собственного личного дела – и бросает ее вниз, в трубу. Оба моих рта в этот момент улыбаются.

От правых ушей до левых ушей.

В момент, когда мое первое тело опрокидывает в рот вторую стопку, мое второе тело видит пламя, вырывающееся из подземной трубы.

И я не знаю, действительно ли порошок имеет какое-то отношение к пещерным троллям и к тому, что все мы, как заводные игрушки, рыли какой-то туннель, смысла которого никто не понимал и не понимает до сих пор. Я не знаю, действительно ли тролли хотят обрушить весь наш мир под землю. Я не знаю вообще, пещерные ли это тролли, – может быть, тролли живут не в забое, а в больших киевских квартирах, заседают в парламенте и заставляют нас каждый день спускаться в забой не с помощью желтого порошка, а с помощью мифических зарплат, которые нам никогда не платят. Может быть, все эти президенты, министры, депутаты и губернаторы – на самом деле тролли, подчиняющие нас неизвестной мне и гораздо более мощной, чем желтый порошок, силой, а значит, мой маленький пожар ничего не изменит.

Но я чувствую вдохновение.

Ее зовут Клавдия Ермолаева, и ей нет дела ни до шахтеров, ни до ментов, ни до кого бы то ни было. Ее зовут Клавдия Ермолаева, и она только что похоронила своего мужа и двоих сыновей.

Пока одно мое тело, спалившее весь месячный городской запас желтого порошка, отправляется спать – все-таки первый в жизни укол шири не проходит бесследно, – мое второе тело собирается пить всю ночь напролет. К черту сон. Сон – это для сопляков. Настоящие мужики никогда не спят.

Мужа и сыновей Клавдии Федоровны завалило в копанке. Они как раз собрались устраиваться на другую работу – вроде бы где-то в городе отец нашел фирму, которой нужны менеджеры по продаже. Бог его знает, что оно такое, – но само слово «менеджер» для шахтера звучит как музыка.

Не успели.

Клавдия Федоровна пьет вместе с нами, ей, в общем-то, незачем заботиться о своем здоровье. Вообще, мне иногда становится интересно: что поддерживает в людях жизнь? Зачем грозы каждый день продолжают спускаться в забой, когда можно выброситься из окна? Неужели это все проклятый инстинкт? Неужели нельзя как-то его обойти? Ведь были же люди, которые обходили.

Клавдия Федоровна не плачет и не сетует на жизнь. Это плохо для бизнеса. Если она начнет плакаться клиентам, они перестанут к ней заходить. Она просто так, вскользь, рассказывает о копанке, где работали ее близкие. В конце концов, шахтерам эта тема близка.

Копанки – это нелегальные шахты, которые выкапывают просто в поле, там, где есть уголь, но промышленно его не стали разрабатывать. Либо слишком маленький пласт, либо просто поленились. Иногда копанки роют на месте заброшенных шахт: когда угля в пласте становится меньше, чем нужно, чтобы шахта была рентабельной. На этом месте народные умельцы приспособят рельсы и вагонетку, возьмут в руки отбойный молоток, или даже просто топор, и полезут вглубь, за черным золотом, так же, как в Китае.

Без вентиляции.

Без страховочных систем.