Александр Чудаков: Сборник памяти

Домашнее присловье: при проявлении сильной забывчивости они приговаривали, что пора, пора добровольно сдаваться в психушку.

М. Чудаковой, в Москву из Германии.

Последняя тетрадь дневника, который А. П. вел всю жизнь, была начата 14 марта 2004 г. и закончена 31 августа 2005 г. В сентябре он начал новую толстую тетрадь. 22 сентября 2005 на презентации книги В. Аксенова «Зеница ока» в ресторане «Петрович», когда М. Ч., выступив, вернулась к их столику, он заносил в тетрадь только что ею сказанное, сделав, как обычно, комплимент по поводу ее выступления (с В. Аксеновым они в свое время познакомились вместе и писали о нем в их первой совместной статье в «Новом мире», в 1963 году). Эта запись была последней; через несколько часов начатая тетрадь пропала вместе с сумкой и всем ее содержимым – перед тем, как М. Ч. повезла мужа на «Скорой помощи» в больницу.

Предпоследняя тетрадь осталась на рабочем столе А. П. на даче. Мы публикуем ее почти целиком, купируя несколько фрагментов, – высказывания одних знакомых о других, имена тех, кто не хотел бы, возможно, предавать тиснению свои неблагоприятные оценки людей. Суждения самого А. П., как правило, сохранены полностью (за исключением некоторых сугубо домашних инвектив по адресу дочери или внучки).

Чаще всего упоминаемые в тексте имена близких – Маня, или Маша (их дочь М. А. Чудакова), Женечка (внучка – Е. Я. Астафьева), Янис (ее отец Я. У. Астафьев), Наташа (сестра А. П. – Н. П. Самойлова), Л. – М. О. Чудакова.

Прямыми скобками А. П. стал было отчеркивать описание подобных дел; но дел было много, тратить время на записи, видимо, не захотелось.

Инициалами «ВВ» или «ВВВ» А. П. всегда передавал имя своего учителя академика В. В. Виноградова.

А перед этим Валя сказал, что у него нет трепета перед вещами: что из этой кружки пил Пушкин (прим. автора).

Общепонятные в гуманитарной среде по контексту сокращения такого рода – МД («Мертвые души»), ЕО («Евгений Онегин») мы не раскрываем.

См. в статье 1975 года: «Процесс понимания Потебня сравнивает с возгоранием одной свечи от другой: «Пламя свечи, от которой загораются другие свечи, не дробится; в каждой свече воспламеняются свои газы. Так при понимании мысль говорящего не передается слушающему; но последний, понимая слово, создает свою мысль, занимающую в системе, установленной языком, место, сходное с местом мысли говорящего»» (Теория словесности А. А. Потебни // Чудаков А. Слово – вещь – мир. От Пушкина до Толстого: Очерки поэтики русских классиков. М., 1992. С. 154).

Весь третий мир, к[ото]рый хочет получить доступ к благам цивилизации Европы (прим. автора).

А. П. пришел в редкое для него раздражение от этой статьи; особенно он был поражен и возмущен необъяснимым заявлением автора, что тот первым начинает изучать то-то и то-то у Чехова; А. П. говорил, что просто не знает, как реагировать, – «Не могу же я написать ему, что это исследуется еще в первых моих студенческих статьях!» М. Ч. посоветовала вместо этого поставить эпиграфом к письму слова из «Записок покойника», что он и сделал. Работа над статьями «Чеховианы», большинство которых в той или иной степени раздражали его своим уровнем (поскольку не все члены редколлегии готовы были держать научную планку), и тяжелая переписка с авторами бессмысленно съедала в последние годы время А. П., отнимая его от огромных, оставшихся невыполненными замыслов; об этом не раз шли семейные разговоры, кончавшиеся его словами: «Или я должен выйти из редколлегии и снять свое имя, или следить за уровнем!..».

Дорогой Анатолий Самуилович!

Я приобрел привычку разговаривать с самим собой. – Позвольте, – обиженно надув губы, бормотал я, – как это никто не написал пьесу? А мост? А гармоника? Кровь на затоптанном снегу?

М. Булгаков . Записки покойника (Театральный роман).

В Вашей статье поставлен очень интересный вопрос. Но его решение, к сожалению, оказалось не слишком удачным.

Одной из главных претензий к статье оказался вопрос ссылок.

Не совсем ясно, зачем Вам понадобился первый абзац с беглым перечислением тем со случайными отсылками по одной работе на каждую, тогда как, как Вам хорошо известно, на каждую можно добавить десятки работ, упоминаний, параллелей (я уже не говорю об океане прижизненной критики). Безусловно, работа Скафтымова очень интересна, но подробное рассмотрение темы «Чехов и Марк Аврелий» (с использованием книги философа с пометами Чехова) дается в комментарии к 7-му тому (с. 447–449). (Впрочем, я уже привык, что на комментарии к Акад. собранию не ссылается никто.) О связи философии Марка Аврелия с «Чайкой» писал Бицилли. Высказывалась и идея о близости философии Рагина к учению Толстого (впервые – А. Дерманом и Ю. Соболевым). В книге П. Н. Долженкова много упрощений, вы же даете ее как главный труд по позитивизму; литература о Чехове и Достоевском за последние годы все разрастается (немецкая, английская, да и отечественная) и т. д. Содержание, подход, сам тон и стиль книги Бердникова я не комментирую.