Владимир Шаров - Будьте как дети

Крестная перед смертью очень его напоминала, и всё же в ней было больше доверия к промыслу Божьему. Клашино отпевание ее, молодой, полной сил, последовавший затем постриг сделали Дусину дорогу от обычной жизни к монашеству, к служению Господу прямой и короткой, а известно, что в простоте есть сила, но есть и огромный соблазн. Звоня мне по телефону, она объясняла, что на Медвежьем Мху Господь укажет место, где мы будем отпеты. Уверяла, что отпевание при жизни спасительно для каждого, кто на него согласится. Благодаря ему ко времени своего ухода человек уже сделается Божьим уделом.

Как правило, имея в виду будущую заупокойную службу, Дуся говорила только о нас – своем ближнем круге, но по наитию могла разом стереть границы, и тогда вещи, которые я от нее слышал, казались вполне еретическими. В частности, она настойчиво повторяла, что настоящий Апокалипсис будет не похож на тот, каким его описывает апостол Иоанн.

По ее словам выходило, что ни землетрясений, ни страшных зверей, ни пожирающего всех и вся пламени перед концом света не будет. В последний час с каждой без изъятия человеческой душой будет поступлено точно как с самой Дусей в двадцать шестом году. Начнется ее торжественное, по полному чину, отпевание. Долгое, печальное, неспешное, чтобы не остался забыт, не отпущен ни один, даже невольный грех.

Панихиды будут идти и в храмах, и в чистом поле, лесу, степи – кому где Господь судил жить. Они сольются в огромную, истинно вселенскую заупокойную службу, медленную и внимательную, ласковую, сочувственную к людям, после тысяч лет блужданий возвращающимся в Отчий дом. Спокойное доброе отпевание, во время которого Адамов корень, плача, простит друг другу обиды, смягчится, раскается. Утешая, голубя брата, каждый с каждым обнимется и поцелуется.

Пока оно будет идти, иссякнут источники и пересохнут колодцы, откуда люди черпали зло: как змей старую кожу, мы сбросим с себя прошлую жизнь, страшную, насквозь греховную. Наши души очистятся, а вместе с ними и сама земля. Бесплодная, заросшая терниями пустыня обратится в благоуханный рай, в котором человеческий род вновь, как и до грехопадения, будет един со своим Создателем.

………………………………..

Надо сказать, что и в Москве, когда Дуся еще лишь обговаривала со мной поход на Медвежий Мох, и в поезде, и уже на месте, в Аникеевке, я знал, что ни к какому Сережиному острову ее не поведу. Это было бы во всех смыслах безумием, такую возможность я даже не рассматривал. Для Дуси, коли уж она выбрала меня в проводники, я должен был стать чем-то вроде Ивана Сусанина – только наоборот. Пока она не выбросит белый флаг, водить ее по краю болота и водить, а потом, если повезет, в целости и сохранности вернуть обратно в Москву.

Я уже говорил, что в шестидесятые годы Медвежий Мох собирались осушить и засадить сосной. К тракторам на гусеничном ходу с кормы приваривали массивные стальные сошники, и машины, будто поднимая зябь, одна за другой шли по периметру болота. Получался ряд ровных глубоких канав, каждую из которых, словно брустверы, фланкировали две высокие торфяные грядки. Позже через заполнившиеся водой рвы лесники для своего удобства перекинули мостки из тонких, похожих на палки, комлей березы, ели, тех же сосен. Правда, за много лет, что их не подновляли, переходы сгнили, стали трухлявы, непрочны и ломались даже под одним взрослым человеком.

Вообще теперь, когда энтузиазм спал и люди отсюда ушли, та часть болота, где раньше работали мелиораторы, скорее напоминала не молодой лес, а правильно спланированное кладбище. Саженцы сосен, проклюнувшись, споро дорастали до пяти-шести метров, а дальше корни, так и не найдя твердой почвы, больше не могли держать ствол, и дерево тощей малолеткой засыхало посреди воды. Впрочем, изредка попадались и здоровые экземпляры. Им, наверное, повезло попасть на место, где дно было выше или лежал камень, с остальных же через год-два дождь и снег сдирали кору, обламывали ветки, и они, выбеленные солнцем под кость, делались памятниками самим себе.

Из обещанных Дусей десятков людей в условленный час на вокзале я, кроме нее, нашел только Ирину да Ваню, которые с недавних пор снова сошлись. Остальные накануне под разными предлогами уклонились. И Ирина, и Ваня оба постарели, поседели, и было видно, что Ирина успокоилась, решила доживать жизнь, как и начала – вместе с Ваней храня память о Сашеньке. Никем, от кого уходила, Ирина дальше не интересовалась, мы были для нее просто средством помочь дочери. Насколько я понимаю, она даже не догадывалась, что Сережа покончил с собой, и уж точно не связывала его смерть с тем, что когда-то Сережу оставила.