Но ему стало страшно.
Мимо прошел Сизов. Прямо прошел, не гнулся, не хромал. Все потянулись за ним.
17
После второго подхода Сизов вернулся, держась за поясницу, и лет на раскладушку.
— Слишком хромаешь, — сказал Ионыч, — переигрываешь.
— Ничего, проглотит. От радости даже умный глупеет.
Запыхавшись, подбежал Великин.
— Что, старик, совсем плохо? А я за тебя болел. — И без перехода: — Какой гад, ты подумай! Под корень парня срубил. Я этого замазать не дам! Я напишу!
— А он скажет, что не видел фиксации, — усомнился Ионыч.
— Пусть! Все равно надо было командовать, а потом пусть бы красный свет зажег. Чтобы не упал Шахматов. Я сам за строгость, но без жестокости!
— Такого правила нет, чтоб без фиксации отмашку давать.
— Нет, но многие дают — по-человечески поступают. А он формалист проклятый.
Со свитой тренеров торжественно проходил Кораблев. Остановился над Сизовым, посмотрел, махнул рукой:
— Этот труп.
Вовремя сказал! Именно такой удар по лицу был нужен Юре, чтоб как следует завестись. Великин заторопился:
— Ладно, старик, все равно ты славно на своем веку поработал. Твои победы все помнят. Ну давай. Надо пару сплетен добыть, — пожал наскоро руку и устремился за Кораблевым.
Рубашкин, сияя, пошел толкать свое. Тихо в разминочном зале. Железо не гремит: все закончили.
— Ну давай, Ионыч, чуть он опустит, сразу набавляй. Мне бы поскорей.
— Спина не разморозилась?
— Нормально. Слушай, а ты лиса. Вот тебе и трезвенник.
— Тактика, Юра, обычная тактика.
Рубашкин уже на сцене, притворяться больше незачем. Сизов вскочил, сделал несколько приседаний, прошелся колесом.
Послышались жидкие аплодисменты. Ну сейчас!
Зал встретил хорошо: после Шахматова за него болели. Да и обманул он не только Рубашкина — все думают, что он идет через боль.
Сизов затянул пояс, почувствовал, как жесткая кожа плотно держит поясницу. Тихо. Все смотрят на него. Тренеры и ребята, тысячи зрителей в зале, миллионы, которые сейчас гуляют по улицам, но через два часа сядут к телевизорам, — все смотрят на него.
Сейчас, на глазах у всей страны, он победит.
Победит, потому что уже поднимал такой вес.
Победит, потому что если кому и можно проиграть, то не Рубашкину.
Победит, потому что должен доказать Кораблеву и всем, что он еще жив.
Победит, потому что цель и страсть его жизни — побеждать.
Победит.
Вот он наклоняется над грифом, крутит его по привычке, берет в замок — и сразу без раздумий отрывает от помоста. Мощно сработали ноги и спина — и штанга уже лежит на ключицах, он даже не почувствовал тяжести!
Зал выдохнул и снова замер.
До победы всего полметра вверх!
Сгибаются колени и сразу резко выпрямляются, штанга срывается с ключиц и летит вверх, словно выстреленная.
Есть!
Секунда неподвижности, когда все тело каменно напряжено.
Опустить, машет судья. Зал ревет.
Сизов еще секунду держит штангу над головой. Секунда кажется зрителям бесконечной. Он стоит со строгим лицом, как солдат на посту.
Едва штанга коснулась помоста, кто-то схватил его сзади — и он уже в воздухе. Его кидали очень высоко, но страшно не было, потому что он знал: у этих ребят крепкие руки. Потом ему чуть не сломал ребра Великин.
— Старик, — повторял беспомощно Пашка, — это же сенсация, — больше у него ничего не выговаривалось.
— Ну, Юра, значит на вас мы тоже можем надеяться, — приятно улыбаясь, пожал руку Кораблев.
«Тоже» — без ложки дегтя Кораблеву не обойтись.
Маленький Ионыч стоял рядом и держался за руку, как мальчик за отца.
Заиграли фанфары, и они вышли втроем. Шахматов уже оправился. Другой бы на его месте прихрамывал, чтобы лишний раз сыграть на жалость, но он шел ровно, — значит, настоящий парень. Сизов легко вскочил на верхнюю ступеньку пьедестала — давно не приходилось, по он не забыл, как одним движением взлетать наверх. Встал — как на родину вернулся. Руки вверх вскинул. И настал момент, который Сизов пережил на двух первенствах мира, но которого еще не удостаивался на Олимпийских играх, — через год обязательно, для того и живет! — в его честь заиграли гимн.
Сизов стоял выше всех, слушал гимн, и на секунду ему показалось, что он уже победил на олимпиаде, и это была секунда безмерного и удивительного счастья.
Пролог:
ХВАЛА АВТОМОБИЛЮ
О ты быстро и плавно — слово «бережно» тут более чей уместно — несущий нас по дорогам! (Особую плавность и бережность обеспечивает пружинная подвеска, рессоры грубее.)
Читать дальше