Михаил Чулаки - Долгие поиски

Вадим не стал вдаваться в объяснения.

— Сашка, срочно нужны права. Во так! Можно пристать к готовой группе, которая уже на выданье?

Сашка почесал нос.

— Через месяц у меня сдает летняя группа.

— Ну!

— Дело такое: списки уже в ГАИ.

— Секретарша ошиблась, фамилия нечаянно выпала!

— Есть у меня там один знакомый. Но — сам понимаешь.

— Естественно.

— Маленький человек, но сам знаешь, всё зависит от делопроизводителя. Будешь в списке — сдашь.

— Я же не отказываюсь.

— Просто объясняю ситуацию. Правило новое: только через курсы сдавать, — значит, и смотрят строже. Так что — сам понимаешь.

— Сказал же: согласен!

— Я еще ни разу не просил, чтобы вносить в списки, так что еще сам не знаю. А вдруг и целую бумагу — понимаешь?

— Идет.

— Словом, поговорю. А может и вовсе отказать. Правило новое, вот в чем беда. Вдруг его проверяют? Ну, в общем, если что, ты согласен.

— Согласен!

Сашка похлопал по капоту.

— Хороша. Я для себя эту же модель хочу. Только еще не знаю, когда смогу. А ты быстро!

Вадиму приятно было Сашкино одобрение — специалист как-никак. Хотелось солидно поговорить о мощности двигателя, об электронном зажигании. Но Сашка мог задать щекотливые вопросы, и потому Вадим не стал больше задерживаться — помахал рукой и поспешно взбежал наверх.

Дома Вадим поел и сразу лег спать — все же на дежурстве он, против обыкновения, едва подремал, — и когда после завтрака кровь отлила к желудку, разомкнуть глаза стало невозможно. Сквозь сон он слышал, как звонил телефон, но даже не пошевелился. Телефон позвонил-позвонил и перестал.

Потом телефон позвонил снова, и вовремя: оказалось, что уже четверть второго, скоро ехать за Ирой.

Звонила Лиса.

— Ну наконец-то! Где тебя носило?

— Спал.

— Приятно слышать, что у тебя такой здоровый сон. Значит, совесть чистая. Слушай, Волчок, приходи вечером. Мама в гости уходит.

Ах ты черт!

— Ах ты черт! Я как назло занят. Не могла вчера зайти и сказать!

— Ну, Волчок! А ты освободись. Пошли к черту дела.

Лиса редко так уговаривала. Значит, правда хотела мириться. Значит, правда хотела видеть. А освободиться так просто. Что-нибудь соврать Ире: срочно вызвал научный руководитель, шеф, как теперь с гордостью говорят молодые ученые, — завтра он улетает в Рим, отложить встречу никак нельзя. Она станет восхищаться еще больше.

Вечером будет с нею! Ничего другого не нужно в жизни. Абсолютное благо!

«Как ты хочешь. Все — как ты хочешь».

Но что-то помешало сразу восторженно согласиться. Ставшая привычной за последние дни настороженность: ведь Лиса могла узнать про шпалы, устроить сцену…

Времени раздумывать не было — ну, может, секунда или две. И в этом немыслимом цейтноте первый раз мелькнула осознанная мысль: а хочет ли он мириться с Лисой? Стоит ли мириться ради хрупкого мира, когда она всегда может узнать, облить презрением?

Наверное, если бы Вадим спокойно обдумывал эту проблему, — рассчитывал треугольник, как любят выражаться в таких ситуациях на матмехе, — ему пришло бы на ум множество доводов за и против, но сейчас сработала реакция, мгновенная реакция слаломиста, когда сигнал внезапной опасности от глаз поступает сразу к ногам, рукам, туловищу, минуя сознание, и лыжник понимает, что объехал неожиданную яму уже после того, как яма осталась позади. Кстати, такая же реакция у автогонщика.

— Нет, ты знаешь, ну никак не могу. Я должен вечером встретиться с человеком, который может привезти «каберы». Ночью он уезжает.

— Ну как хочешь. — Голос Лисы сразу потускнел. — Звони когда-нибудь.

И повесила трубку, не дожидаясь заверений, что он позвонит обязательно, позвонит скоро, буквально завтра.

Теперь, когда в трубке слышались гудки, Вадиму стало горько, как никогда в жизни. «Ну, Волчок, пошли к черту дела!» — Лиса редко говорила таким голосом, и этот голос обещал минуты нежности и совершенного понимания, какие для Вадима возможны только с нею. И он своими руками!..

И тут же Вадим рассердился на себя. Правильно сделал. Правильно! Почему она дарит только редкие счастливые минуты, которые нужно ловить, ценить, ждать неделями?! Почему она не может быть нежной всегда?! Он должен быть каждую минуту уверен в ее понимании, сочувствии, нежности, а иначе — что толку в такой любви?!

Да и возможны ли для них теперь такие минуты? Ведь всегда при нем все его гаражные дела, всегда он должен опасаться, что сорвется неосторожное слово. Можно ли сочетать любовь с настороженностью, с непрерывным самоконтролем?