Михаил Чулаки - Долгие поиски

Жалко, что Ира с первого знакомства сразу хочет чего-то прочного, долгого! Почему не может жить беспечно: сегодня их тянет друг к другу — и никаких проблем!

Но этого Ире сказать было нельзя.

— Знаешь, я рад, что мы познакомились. И честное слово, я сегодня не знаю, что будет с нами дальше. Конечно, ты мне сразу понравилась: молодая, симпатичная, чего же еще? Ну а любовь — это когда другой становится тебе родным, и невозможно сразу угадать, сроднимся мы или нет.

Вадиму самому стало неловко от такого докторального тона. Но, к его удивлению, Ира ответила:

— Ой, какой же ты молодец, что так все хорошо сказал! Если бы ты сразу стал клясться, я бы подумала, что ты просто разгорячился… ну, в общем, от поцелуя.

Как у нее получалось? Она каждое слово Вадима умела повернуть так, что это слово способствовало вящей его славе.

Интересно, а если бы Ира узнала про шпалы? С Лисой ясно: осуждение, презрение, остракизм. А Ира? Ира бы поняла. Ира бы сказала: «Теперь у нас все будет хорошо, и тебе не придется связываться со всякими жуликами. Уйдешь из гаража, займешься спокойно наукой. Ты такой талантливый!» Что-нибудь в этом роде. Ире никогда не придет в голову, что он может разрушить свои способности.

Когда подходили к воротам гаража, Вадим нервничал: вдруг Лиса все-таки пришла?! Тогда — тогда на этом закончится приятное знакомство с Ирой: ведь если дойдет до выбора, сомнения быть не может — Лиса, только Лиса! Но лучше оттянуть такой категорический выбор, отдохнуть в уютной долине… Но в будке сидел один дядя Саша. Увидев приближающуюся пару, он стал делать Вадиму знаки: сначала показал руками воображаемый низенький предмет, потом энергично зачеркнул ребром правой ладони и изобразил предмет гораздо больший. Смысл сей пантомимы был предельно ясен: маленькой теперь не отделаешься, с тебя поллитра.

— Чего это он машет? — удивилась Ира.

— Хвастается, сколько выпил без меня.

— Тебе, наверное, трудно здесь: поговорить не с кем.

— Нет, дядю Сашу слушать интересно. У него обо всем истории. Недавно он прочитал «В августе сорок четвертого», так рассказывал, как сам вражеских радистов ловил. Запеленговали, и поехала опергруппа на «виллисах», он шофером. Доехали, потом прошли лесом, вышли на агентов. Мужик и баба-радистка. Солдаты мужика схватили, дали ему раза́ сгоряча, а он кричит: «Ребята, что вы делаете, я свой!» Оказывается, соседний фронт забросил, не зная, что тут уже наши. Так он, сукин сын, неделю сведения посылал! Трус оказался, боялся выйти. Услышит по дороге движение, гул моторов и радирует: «Перегруппировка. Подтягивание танковых резервов».

Эту историю дядя Саша рассказал при Лисе, и Лиса не поверила, сказала: «Даже по звуку моторов наши танки отличались от немецких, я читала. И не мог же он только слушать, должен был и посмотреть одним глазом». Лиса хоть и дружила с дядей Сашей, но спуску не давала и ему.

А Ира изумилась:

— Правда? Вот здорово! И ты так хорошо рассказываешь.

Схема затяжки болтов была сделана в заводской книге очень толково, Вадим мгновенно в ней разобрался. Динамометрического ключа он не нашел, подтянул болты но ощущению. Старался лучше не дотянуть, чем перетянуть, справедливо рассудив, что незначительный прорыв газов — меньшее зло, чем сорванная резьба. Да и не очень они ослабли. Сумерки уже порядком сгустились. Подкапотная лампочка исправно горела, но Ира еще светила специально захваченным из дома фонариком.

Вся работа заняла минут двадцать.

— Готово. — Вадим удовлетворенно разогнулся: не осрамился, поддержал свой дутый авторитет.

— Уже? Вот замечательно! У тебя просто золотые руки. Ты, наверное, и водишь классно?

Вадим скромно пожал плечами.

— Вожу немного.

— Хочешь чуть-чуть прокатиться? Довезешь меня домой и обратно.

— У меня же прав нет.

— Ну и что? Тут гаишники не попадаются.

— Давай, если не боишься.

— Чего мне бояться? Я уверена, ты водишь гораздо лучше меня.

До чего же вовремя он взял у Сашки урок!

Только бы непринужденно тронуться, чтобы не заглох мотор, как тогда, вначале. Вадим прикинул, что машина стоит не на асфальте, а на гари, и сразу впереди небольшой ухаб, — и прибавлял газу побыстрее. Может быть, стронулась чуть резко, но не заглохла!

На скорости в тридцать километров он чувствовал себя непринужденно, а больше и не требовалось: до проспекта гарь, ухабы, а там через сто метров разворот — и сразу Ирин дом. У разворота пришлось пропустить трамвай, но второй раз он трогался уже смело — почувствовал машину. Подкатил к подъезду даже изящно: тормозить не стал, просто сбросил газ и по инерции докатился как раз до будущего тополя.