Марк Салливан - Под алыми небесами

Как бы то ни было, Пино пошел на запад, обходным путем направляясь к Дуомо. В уцелевших домах люди срывали с окон светомаскировку, отчего на улицах становилось еще светлее. Из окон выглядывали целые семейства, они радостно кричали, призывали изгнать нацистов из города. Многие высыпали на улицы, они смотрели на горящие фонари как на воплощенную в жизнь сказку.

Но радость была недолгой. Автоматный огонь раздался со всех сторон. Пино слышал очереди, потом паузы, вблизи и вдали. Он вспомнил бой близ кладбища, где лежало тело Габриелы Рокки.

«Война не окончена, – понял он. – Как и восстание». Соглашения, заключенные в кабинете кардинала Шустера, не выполнялись. Судя по ритму боя, Пино вскоре понял, что он явно слышит трехстороннее сражение: партизан с немцами и партизан с чернорубашечниками.

Когда на соседней улице взорвалась граната, люди бросились по домам. Пино перешел на неровный бег зигзагами. Когда он добрался до Пьяцца Дуомо, шесть немецких танков все еще стояли по периметру, их орудия были направлены в разные стороны от площади. Прожектора собора ярко горели, освещая всю базилику, колокола продолжали звонить, но площадь была пуста. Пино сглотнул слюну и бросился по диагонали через открытое пространство, молясь о том, чтобы в верхних этажах зданий, выходящих на площадь, не сидели снайперы.

Пино без происшествий добрался до угла собора и двинулся в тени громадной базилики. Он поглядывал вверх, видел, как годы бомбардировок и пожаров зачернили бледно-розовый мрамор фасада. Неужели война, хотя бы в виде этих следов, навсегда останется в Милане?

Потом он подумал об Анне, обосновалась ли она на новом месте с Долли в Инсбруке, спит ли сейчас. Ему было спокойнее думать о ней такой – пребывающей в тепле и безопасности.

Пино улыбнулся и ускорил шаг. Через десять минут он был у квартиры родителей. Он проверил бумаги в кармане, поднялся по лестнице, вошел, ожидая встречи с часовыми-эсэсовцами. Но их не было, и, когда кабина лифта проезжала мимо пятого этажа, он увидел, что часовых не оказалось и там.

Их нет! Они все бегут!

Он чувствовал себя счастливым до глубины души, доставая ключи из кармана. Он распахнул дверь и оказался на небольшой вечеринке. Скрипка отца лежала на подставке, на столе стояли две открытые бутылки кьянти и две пустые. Микеле был пьян, он смеялся у очага с летчиком Марио, сыном его кузена. А тетя Грета? Она сидела на коленях у мужа, осыпала его поцелуями.

Дядя Альберт увидел Пино, победно вскинул руки и вскричал:

– Привет тебе, Пино Лелла! Подойди ко мне и обними дядюшку!

Пино рассмеялся и бросился обнимать их всех. Он пил вино, слушал дядю Альберта, который рассказывал драматическую историю восстания в тюрьме Сан-Витторе – как они разоружили охрану из чернорубашечников, открыли все камеры и выпустили заключенных на свободу.

– Лучшая минута моей жизни, кроме знакомства с Гретой, – когда я выходил из ворот этой тюрьмы, – сказал дядя Альберт, все еще сияя. – Кандалы сняты, мы свободны. Милан свободен!

– Еще не совсем, – сказал Пино. – Я сегодня проделал немалый путь по городу. Договоренности, достигнутые у кардинала Шустера, не соблюдаются. Повсюду еще продолжаются бои.

Потом он рассказал им о Миммо, о том, как тот в одиночку уложил на землю всех немецких солдат, которые были в грузовике.

– Один? – ошарашенно спросил отец.

– Совершенно один, – с гордостью сказал Пино. – Я думаю, мне нельзя отказать в мужестве, но до младшего братишки мне далеко.

Он взял бутылку и налил себе еще один стакан. На душе у него было хорошо, как никогда. Если бы рядом была Анна, праздновала восстание вместе с его семьей, он вообще чувствовал бы себя на седьмом небе. Пино хотелось поскорее увидеть ее, услышать. Он проверил телефон и, к своему удивлению, обнаружил, что тот работает. Но отец сказал, что никаких звонков не было.

Уже за полночь, раскрасневшись и опьянев от вина, Пино улегся в кровать. За открытым окном он слышал рев танков, потом клацанье гусениц по брусчатке, удаляющееся на северо-восток. Он уснул, не услышав взрывов и стрельбы в том направлении, куда уехали танки.

Всю ночь звуки боя в Милане то стихали, то снова нарастали, словно смолкал один хор, а другой подхватывал, все голоса звучали не в унисон, каждая песня разрасталась в крещендо, а потом переходила в эхо, словно надорвавшись. Пино зарылся головой в подушку и наконец уснул как убитый, погрузился в сны: он видел тот презрительный взгляд, которым смерил его, уходя, генерал Лейерс, видел себя, бегущего по городу, и стреляющих в него снайперов, но лучше всего он видел Анну и их последнюю ночь, все ее волшебство и силу, какой она была идеальной, эта ночь, дарованная самим Богом.