Марк Салливан - Под алыми небесами

Десять минут спустя Лейерс сказал:

– У меня есть не только германские деньги.

– Мне все равно, – ответил Пино.

– У меня есть золото. Мы можем поехать…

Пино ткнул стволом пистолета в затылок генерала:

– Я знаю, что у вас есть золото. Золото, которое вы украли у Италии. За которое вы убили четырех ваших рабов. И оно мне не нужно.

– Убил? – переспросил Лейерс. – Нет, форарбайтер, это не…

– Я надеюсь, вас поставят перед расстрельным взводом за все, что вы сделали.

Генерал Лейерс напрягся:

– Вы не сделаете этого.

– Замолчите. Я больше не хочу слышать ни слова.

Лейерс, казалось, подчинился судьбе, он мрачно вел машину по городу, а Пино общался с внутренним голосом, который говорил ему: «Не упусти своего шанса. Пусть он понесет хоть какое-то наказание от твоей руки. Ну, хотя бы прострели ему ногу. Пусть он встретит свою судьбу раненый и в мучениях. Ведь так и должны преступники попадать в ад».

Генерал в какой-то момент опустил окно и высунул голову, словно чтобы вкусить последние мгновения свободы. Но когда они подъехали к воротам дома на Виа Брони, Лейерс снова смотрел перед собой.

Автоматчик в красном шарфе вышел из ворот. Пино сказал ему, что получил приказ арестовать генерала и вот привез его.

– Мы ждали, – сказал охранник и крикнул, чтобы открывали ворота.

Лейерс заехал внутрь и остановился. Он открыл дверь и попытался выйти. Другой партизан схватил Лейерса, развернул и надел на него наручники. Первый автоматчик взял саквояж.

Лейерс с отвращением посмотрел на Пино, но не сказал ни слова – его повели внутрь. Когда двери за Лейерсом закрылись, Пино понял: он так и не сказал генералу, что шпионил за ним.

– Что с ним будет? – спросил Пино.

– Его будут судить. Может быть, повесят, – сказал партизан, державший саквояж.

Пино почувствовал жжение в горле, говоря:

– Я хочу давать показания против него.

– У тебя наверняка будет такая возможность. Ключи от машины?

Пино передал ему ключи.

– Что мне теперь делать?

– Отправляйся домой. Вот, возьми это письмо. Если тебя будут останавливать партизаны, покажи им его.

Пино взял письмо, сложил, сунул в карман.

– Меня подвезут?

– Извини, – сказал партизан. – Тебе придется идти пешком. Не беспокойся – минут через десять – двадцать рассветет.

– Ты знаешь моего брата, Миммо Леллу? – спросил Пино.

Партизан рассмеялся:

– Мы все знаем этот вселенский ужас и рады, что он на нашей стороне.

Несмотря на услышанную похвалу в адрес Миммо, Пино шел к воротам с чувством досады, словно обманутый. Почему он не сказал Лейерсу, что шпионил за ним? Почему не спросил, что за документы они сжигали? Что в них было? Свидетельство преступлений? И что за бумаги он хотел взять в квартире Долли?

Имеют ли эти бумаги какое-то значение? У партизан теперь саквояж, и какие-то документы Лейерс, видимо, спас от огня. И Пино будет давать показания против него, расскажет миру, чем занимался генерал Лейерс.

Пино вышел на улицу. Это был юго-восточный район Милана, который больше всего пострадал от бомбежек. В темноте ему под ноги попадалось что-то, он спотыкался, боялся свалиться в какую-нибудь воронку.

Неподалеку раздался выстрел. Потом еще один. А за ними – автоматная очередь и взрыв гранаты. Пино уже хотел развернуться и найти другой путь домой, когда издалека до него донесся звук малых колоколов Дуомо. Потом заговорили большие колокола – и начался мелодичный перезвон в темном городе.

Пино, словно почувствовав зов, направился к собору. Он шел на звон колоколов, не думая о перестрелке на улицах вокруг него. Начали звонить колокола еще одной церкви, и вскоре подключились все остальные, как в пасхальное утро. А потом неожиданно, впервые за почти два года, уличные фонари по всему Милану загорелись, прогоняя тьму, заставляя забыть о долгих страданиях города в сумерках войны. Пино моргнул от неожиданной яркости фонарей, от того, как они высветили черные, страшные руины и шрамы Милана.

Но фонари горели! И звонили колокола! Пино испытал огромное облегчение. Что это? Неужели все кончилось? Все немецкие части сложили оружие. Это правда? Но солдаты, которых арестовал Миммо, сдались только под угрозой расстрела.

Стрельба и взрывы переместились на северо-восток, к Центральному вокзалу и театру Пикколо, где размещался штаб чернорубашечников. Пино понял, что, вероятно, за контроль над Миланом с партизанами сражаются люди Муссолини. А возможно, и немцы. Так что бой ведут три силы.