Марк Салливан - Под алыми небесами

– Я должен явиться к генералу. Получить задание на завтра.

– Ты вернешься сегодня?

– Не думаю, папа.

– Будь осторожен, – сказал Микеле. – Ты бы не услышал разговоров этих генералов об измене, если бы война не подходила к завершению.

Пино кивнул, взял свою шинель и сказал:

– Я не спросил о дяде Альберте. Вы ведь видели его сегодня утром в тюрьме? Как он?

– Он похудел, что неплохо, – сказала тетя Грета, слабо улыбаясь. – И они его не сломали, хотя и пытались. Он знаком со многими заключенными, и это ему на пользу. Они защищают друг друга.

– Надолго он там не задержится, – сказал Пино.

И в самом деле, пока Пино шел до квартиры Долли, у него возникло твердое убеждение, что время между сегодняшним вечером и концом войны все сжимается и сжимается, а время после войны кажется бесконечным и наполненным Анной.

Мысль о бесконечном будущем с ней подняла Пино к дверям Долли. К его облегчению, открыла ему Анна, она выздоровела и теперь улыбалась, радуясь встрече с ним.

– Генерал и Долли ушли, – сказала Анна, впуская его.

Она закрыла дверь и оказалась в его объятиях.

Позднее, в постели Анны, их влажные от пота тела пели на языке любви.

– Я скучала по тебе, – сказала Анна.

– Я только о тебе и думаю, – сказал Пино. – Ведь это плохо, что я думаю о тебе, вместо того чтобы следить за генералом Лейерсом или пытаться запомнить, где мы были и что я видел?

– Я думаю, это совсем не так уж плохо, – сказала Анна. – А очень даже мило.

– Нет, я серьезно. Когда тебя нет рядом, словно музыка смолкает.

Анна посмотрела на него:

– Ты необыкновенный, Пино Лелла.

– Да нет же.

– Необыкновенный, – повторила она, проводя пальцами по его груди. – Ты отважный. Забавный. Ты прелестный.

Пино смущенно рассмеялся:

– Прелестный – это скорее о женщине.

– Ты красивый, – сказала Анна, лаская его щеку. – Но ты так полон любви ко мне, ты просто излучаешь любовь, и поэтому я чувствую прелестной себя, и это распространяется и на тебя.

– Значит, мы оба прелестны, – сказал он, крепче прижимая ее к себе.

Пино рассказал Анне о своем ощущении, о том, что когда-нибудь время между сегодняшним вечером и концом войны будет казаться очень коротким, а время после войны протянется к невидимому горизонту.

– Мы будем делать то, что захотим, – сказал Пино. – Жизнь бесконечна.

– Мы можем искать счастья, жить страстно?

– Ты и вправду этого хочешь? Искать счастья и жить страстно?

– А ты можешь представить себе что-то другое?

– Нет, – сказал он, целуя Анну и проникаясь еще большей нежностью. – Пожалуй, не могу.

Следующие две недели генерал Лейерс и Пино почти постоянно находились в дороге. Лейерс два раза побывал в Швейцарии, посетив предварительно депо в Комо, а не в Монце, и Пино решил, что генерал перевел вагон с золотом туда. Помимо этих поездок в Лугано, Лейерс немало времени проводил, инспектируя состояние дорог и железнодорожных путей, идущих на север.

Пино не понимал, зачем это делается, но спросить не имел права. Однако, когда 15 марта они ехали по дороге, ведущей к перевалу Бреннер, намерения генерала стали ему ясны. Железнодорожные пути через перевал в Австрию постоянно бомбили. Коммуникации нарушались, и серые рабы ремонтировали их чуть не каждый день.

Дорога через перевал Бреннер была завалена снегом, заносы доходили до самой долины внизу. Чем выше Пино и генерал поднимались, тем выше становились заносы с обеих сторон, и в конечном счете начинало казаться, что они едут по пугающе-белому туннелю без крыши. Они подъехали к повороту, откуда открывался вид на громадный бассейн Бреннер.

– Стойте, – сказал Лейерс и вышел из машины с биноклем.

Пино не нужен был бинокль, он и так видел дорогу впереди и армию серых людей, работающих как единый порабощенный организм, разгребающих снег, который блокировал путь к перевалу и дальше в Австрию.

«Они далеко от границы», – подумал Пино и посмотрел выше. Здесь снежный покров достигал толщины десяти – двенадцати метров. Темные пятна наверху в направлении австрийской границы были, вероятно, местами схода лавин. Под этими пятнами толщина заноса на дороге доходила до пятнадцати метров.

Лейерс, вероятно, сделал такой же вывод. Когда они проехали туда, где эсэсовцы надзирали за работой серых людей, генерал вышел из машины и набросился на старшего офицера, судя по знакам различия – майора. Они несколько секунд переругивались, и Пино уже стало казаться, что сейчас они пустят в ход кулаки.