Владимир Митыпов - Долина бессмертников

А над головой, в страшной вышине, отчаянно полосовал небо августовский звездопад… или это полярный огонь над заснеженной тундрой.

И вообще, кто он сам? Где он, в какой земле, в каком времени? Ах, Лариса, Лариса, что же ты делаешь! Ни к чему все это, видит бог, ни к чему, когда другие мысли, другая мука в нем…

— …Одной лишь думы власть, — вслух произнес он и удивился тому, насколько неожиданно чужды и не к месту оказались слова среди темной, непонятно затаившейся равнины. „Нет, ночная степь — не место для слов“, — подумалось ему.

Отдалясь довольно-таки далеко, он наконец остановился и уже осмысленным взором посмотрел вокруг. Глаза, успевшие свыкнуться с темнотой, отыскали одинокий камень. Олег некоторое время стоял, опустив голову, потом присел на него.

До утра еще было далеко, успокоительно далеко. В Олеге нарастало предчувствие, что этой ночью его снова посетит минувшее, и какие бы тени ни явило оно из небытия, — он снова доверится всему, ибо скептическому рассудку язык вечности зачастую невнятен. „Мы вновь восходим к инстинктивному, приветствуя по пути детей, наивные народы и сумасшедших“, — вспомнились ему чьи-то слова, показавшиеся вдруг не столь уж и бессмысленными…

Так иногда к поэтам приходит ясновиденье…

Или что-то близкое к нему…

Шаньюевы нукеры, с трудом поймав в табуне снежно-белого жеребца и накрыв его блистающим узорчатым чепраком, возвращались обратно, когда им повстречался отряд воинов человек в сто. Один из них, долговязый и нескладный, плохо различимый на фоне пронзительно багряного вечернего неба, отделился от остальных и прокричал высоким сорванным голосом:

— Эй, люди! Не шаньюева ли коня вы ведете?

Нукеры отвечали утвердительно, и дальнейшее произошло в мгновенье ока: конь долговязого незнакомца взвился на дыбы, среди необъятной вечерней тишины запела сигнальная стрела, и прежде чем нукеры успели что-либо понять, любимый конь шаньюя с визгом рухнул на землю, утыканный стрелами столь густо, что стал похож на щетинистый куст дэреса. Быстрота и непонятность свершившегося, жуткое количество стрел и молчанье, в котором все произошло, заставили оцепенеть шаньюевых нукеров. Несколько человек отделились от отряда и, подскакав, принялись деловито вытаскивать стрелы из мертвого коня. И по обличью, и по одежде это были свои — хунны.

— Эт-то что… эт-то почему? — еле нашел силы спросить один из нукеров.

— Помолчи! — был ответ. — Не то князь такое же сотворит и с тобой.

Долговязый князь на пляшущем своем коне, утопая в закатном пламени, оставался все время на месте — чуть в стороне от застывшего в развернутом строю отряда.

Воины между тем кончили собирать стрелы, повернули обратно, и один из них — видимо, старший, — радостно крикнул, вскидывая на скаку руку:

— Князь! Все стрелы здесь, все до одной!

После чего таинственный отряд пропал в расплавленном вечернем небе…

В продолжение всего рассказа об этом шаньюй угрюмо глядел в сторону, в одну какую-то точку, и словно бы не слушал, что ему говорили.

— Хороший был конь… — обронил он, когда нукеры умолкли; голос его прозвучал равнодушно и тускло. — Вы узнали его… этого князя… который пустил сигнальную стрелу?

Старший из нукеров растерянно оглянулся на товарищей, ища у Них поддержки, но те упорно глядели себе под ноги. Никак не ожидавшие, что шаньюй встретит известие о гибели коня с таким странным спокойствием, они не знали, как теперь держать себя и что говорить.

— Так узнали или нет? — без следа раздражения повторил шаньюй.

— Н-нет… — пробормотал старший нукер. — Мешало заходящее солнце… Правда, я заметил, что он высокий, худой…

— Как же можно не узнать князя? — рассеянно укорил Тумань. — Их у нас не так уж много — всего-то двадцать четыре… А не был ли это какой-нибудь пьяный княжич?

И, не дожидаясь ответа, махнул рукой:

— Ступайте…

Старший задержался у выхода, помялся и вдруг сделал шаг обратно.

— Великий шаньюй! — По лицу было видно, что его раздирают сомнения. — Я, наверно, не должен так думать, но… мне показалось, это был… князь Модэ… Видимо, я ошибся…

— Конечно, ты ошибся. Иди, я ни в чем не виню тебя… — Шаньюй проводил его хмурой усмешкой, зная, что нукер не ошибся.

Тумань понимал, сейчас от него требуется какое-то действие, он не может, не должен оставить безнаказанным столь вызывающее злодеяние. Однако то застарелое чувство вины, которое всегда делало его беспомощным во всем, что касалось Модэ, сковало его волю и на сей раз. К тому же сама непонятность поступка… Ради чего понадобилось Модэ убивать коня? Что это — месть? Переход к открытой вражде? Искупительная жертва небу накануне какого-то решающего шага? Но тогда зачем заставлять шаньюя настораживаться раньше времени?.. Глупейшее деяние, если вдуматься, но Тумань смутно подозревал, что Модэ — существо не совсем обычное, и заурядные человеческие мерки к нему не подходят. Многие говорят о сумасшествии молодого князя, — может быть, они правы?