Мартин Эмис - Информация

— Тебе никогда не приходилось встречать девушку по имени Белладонна?

— Кажется, нет, — ответил Гвин. — Иначе я бы запомнил. Такое имя.

— Мало ли. Люди только и делают, что меняют имена. В наше время.

Они расстались на Лэдброук-Гроув под мостом, по которому проходили поезда метро. Этот кусочек Лондона, принадлежавший бродягам и забулдыгам, был просто образцовым антигородом. Здесь не только тротуары, но и проезжая часть были залиты пивом (в различных его проявлениях), которое чмокало у вас под ногами, когда вы старались поскорее миновать это место. Сидящие на земле люди с обращенными к небу разбитыми физиономиями… Вид их навел Ричарда на мысль о подземной столице Преисподней — Пандемониуме — и о мятежных ангелах, низвергаемых, точно молнии, с хрустальных стен небесной цитадели и падавших один за другим в карающее пламя, в бездонный мир тьмы. А потом был призывавший их к неповиновению Совет. Больше всего Ричарду нравился Молох: «Мой приговор — открытая война». Но Ричард чувствовал, что ближе к цели был Вельзевул: интриги, месть исподтишка, соблазны и искушения, подрывающие устои Эдема.

Мой приговор — открытая война… Это слово «приговор» ему ужасно нравилось. Когда ненавидит писатель, все сводится к чему-то очень простому. Его слово против моего.

Это все кризис. Вся эта чехарда — это все кризис среднего возраста.

Каждому отцу знаком омерзительный садик и детская площадка, где он бывает утром по воскресеньям (матери там бывают по пятницам вечером и по четвергам днем — и в другое время): горки, качели, нехитрые лесенки — пиктограмма бессмыслицы. Отцы примостились на краешках скамеек, или прогуливаются, или наклоняются и зорко смотрят — таковы их обязанности. Устало раскланиваясь при встрече, они прислушиваются к непроницаемой стене звуков детской возни: к воплям, визгу, хлопкам.

Я был там однажды туманным утром. Туман жалел, что оказался замешан в эту историю, он чувствовал себя несчастным и жалким. Как и отцам, ему некуда было больше податься. Древний и глупый, хотя теперь ему на помощь пришли новые химические добавки, туман маялся и слонялся без дела, надеясь, что никому не мешает.

Здесь я столкнулся с оборотной стороной одного общего правила: взрослые на площадку допускались только в сопровождении ребенка. Таким образом, площадка была защищена от маньяков и убийц. Ты не убийца. Твой ребенок является гарантом того, что ты не убийца.

Ко мне подошел один маленький мальчик — не мой сын — и стал делать мне знаки. Он сложил указательные пальцы в виде буквы «Т». Глухонемой мальчонка, подумал я и почувствовал, как на моем лице появляется выражение терпимости. Мой взгляд так старательно изображал терпимость, что она уже не выглядела как терпимость: просто широко открытые глаза. «Т». Может быть, глухонемой мальчик хочет сказать: «Ты»? Погодите. Вот он снова принялся что-то изображать пальцами. Может, «О» значит «ничего»? От напряжения я весь подался вперед и сосредоточенно нахмурился, внезапно почувствовав близость откровения, как будто этот мальчик мог сказать мне что-то, что мне действительно нужно было знать.

Ведь я знаю так мало. Ведь я так нуждаюсь в информации, откуда бы она ни была почерпнута.

— Том, — сказал мальчик. — Меня зовут Том.

Тогда я сложил свои скрюченные, вдруг ставшие чужими пальцы в «М» и «Э» и подумал: как я мог, как смел изображать из себя всеведущего мудреца, когда я ничегошеньки не знаю? Если я даже не смог прочесть имя ребенка в этом чувствующем себя неловко тумане?

Я написал эти строки пять лет назад, когда мне было столько же лет, сколько Ричарду. Уже тогда я знал, что Ричард выглядит вовсе не так плохо, как ему кажется. Пока еще нет. Если бы это на самом деле было так, то наверняка кто-нибудь — женщина или ребенок: Джина, Деми, Энстис, Лизетта, Мариус, Марко — взял бы его за руку и отвел бы в какое-нибудь красивое, уютное, светлое место, ласково шепча ему на ухо какие-нибудь слова, пока он ловил бы ртом воздух. Убежденность в собственной безобразности на пороге среднего возраста — дело обычное и, возможно, даже повсеместно распространенное. Но когда Ричард смотрел в зеркало, он искал там то, чего там уже не было.

Возможно, нам было бы легче, если бы мы знали, где мы живем. Ведь, в конце концов, у каждого из нас — один и тот же адрес. Его помнит каждый ребенок. А звучит он примерно так:

Такой-то номер дома.

Такая-то улица.

..Такой-то город.

…Такое-то графство.