Мартин Эмис - Информация

Ладно, подумал Ричард. Плагиат даже лучше. Плагиат позволяет соблюсти приличия. Тот, кто пером живет, и умирать должен от… ну и так далее. Ричард по-прежнему чувствовал, что насилие проще и лучше, но насилие было пришельцем из другого жанра. Только посмотрите, как оно подавляет его прозу… Возможно, насилие — любое насилие — это по сути своей категориальная ошибка. Насилие невероятно и примитивно одновременно. В любом случае от него придется отказаться. Ричард понимал, что Гвин в конце концов сложил дважды два и теперь предпринимает соответствующие меры. И Кузенc теперь не с ним. Стив Кузенc мужественно прочитал «Без названия» от корки до корки, но этим его заслуги ограничивались. Кузенc — читатель Ричарда. Его читательская аудитория.

Что касается альтернативно-альтернативного варианта, Ричард, безусловно, начал бы со скандала, который он собирался организовать. С неискренностью, такой же чистой и изысканной, как музыка горних сфер, он заявил бы, что «не хочет ничего добавить» к шумихе вокруг «этой злополучной истории». Затем пустился бы в общие рассуждения о плагиате и о человеческом «я», о том, что корни плагиата нужно искать в мазохизме и отчаянии, в пораженческих мечтах причинить себе вред, и о том, каким несмываемым пятном ложится это явление на насильника и на его жертву. Далее, если у него достанет желчи, Ричард призвал бы читателя с симпатией отнестись к Таду Грину, этому несправедливо забытому правдоискателю, который жил и умер, так и не узнав, что его труд, его прозрение, пусть даже переоблачившись в наемнические одежды, в конце концов принесет (ложное и преходящее) утешение целому полушарию планеты…

Слово «плагиатор» означает «похититель, соблазнитель», и, следовательно, Ричард мог приплести сюда и женщин. Гильду, Одру Кристенберри и, может быть, Белладонну. Жаль, что Одра не замужем и что Белладонне, скорее всего, уже исполнилось шестнадцать. Ричарду приходилось повторять себе снова и снова, что портрет должен пройти еще одно испытание (он видел, что основной вариант этого испытания почти наверняка не выдержит): очерк должны были утвердить к публикации. Никаких заказных убийств, покорно благодарю: он уже и так на это поистратился… Деми в портрете могла остаться, но общая форма статьи требовала, чтобы он обошелся с ней мягко. Ричарду, в общем-то, никогда не хотелось распространяться на тему о том, что Деми спала с неграми за бесплатную дозу кокаина, но он совершенно определенно собирался расширить отрывок, где она говорит, что писанина Гвина — или Тада — дерьмо.

Большим и указательным пальцами Ричард массировал правый локтевой сустав. Белладонна: во что она верила… Мелкие капли пота выступили на предательской верхней губе, изобразив нечто вроде головоломки «соедини по точкам». В плане Ричарда — он и сам это знал — были свои недостатки.

Ричард напевал знаменитые строки Уильяма Данбара, обращенные к ненавистному поэту-сопернику, которого автор называет попрошайкой, лжецом, предателем, вором и другими неприятными эпитетами.

Одна из птиц, поселившихся в прокуренной зелени за окном кабинета, похоже, научилась подражать автосигнализации — петляющему звуковому лассо. Разные автомобильные сигналы принадлежали к разным типам, к разным жанрам: ворчливые, истеричные, возмущенные. Существовал даже автомобильный сигнал в стиле постмодернизма, он выдавал сразу целый набор трелей — звуковой конспект по всем остальным автомобильным сигналам. Рано или поздно все лондонские птицы его разучат.

Ричарду нравился Стив Кузенc, потому что он был героем романов будущего. В литературе, как и в жизни, все будет становиться менее и менее невинным. Насильники восемнадцатого века служили романтическим примером веку девятнадцатому; люциферы-анархисты девятнадцатого превратились в ланселотов-экзистенциалистов двадцатого. И так оно и пойдет дальше, пока… не появится Дарко: изголодавшийся поэт. Белладонна: выпавший из гнезда птенец. Кузенc: свободный дух и бич высокомерия. Ричард Талл: славный малый и непонятый неудачник.

Деми стояла рядом с телефоном. Она стояла спиной, но Гвин, проходя мимо, увидел ее отражение в зеркале: бесстрастно склоненную (над ежедневником) голову, съехавший набок воротник рубашки, выглядывающий цветной бюстгальтер. Теперь и Деми могла видеть Гвина: в новом черном тренировочном костюме он был похож на водолаза.

— Урока не будет, — произнесла Деми.

— Что? А, ты про вождение.