Трудности описания остаются в силе. В силе остаются и мои подозрения. Вероятно, Деметра будет изображена одномерной. И Джина, может быть, тоже. Если писатели питаются жизнью окружающих, если писатели — вампиры, существа из кошмаров… Давайте расставим все точки над «i»: не я преследую этих людей. Они сами преследуют меня. Они преследуют меня, как информация в ночи. Я не выдумываю их. Они уже там и ждут меня.
— Откуда едете?
— С вечеринки. На работе устроили.
— Вечеринки? Сейчас время такое. Вечеринки. Ага. Праздники.
— Да.
Эти водители такси, подвозившие Ричарда на Рождество до старой Флит-стрит и обратно, — эти таксисты были разных оттенков азиатской смуглости, но говорили они все абсолютно одинаково. Очевидно, английскому они учились во время полуночных бесед со своими клиентами — людьми вроде Ричарда или в таком же состоянии.
— Приятно было пообщаться, — пробормотал Ричард, вылезая на Кэлчок-стрит под косо висевшим месяцем и одной-двумя городскими звездочками. — Сколько с меня?
— Уф. Ну давай шесть с полтиной, — невнятно произнес таксист.
— Бери семь.
— …Пасиба. Бля.
Вокзал изменился с тех пор, как Ричард был здесь в последний раз. За это время вместо покрытого копотью свода из балок и мелкого стекла появился атриум плавных очертаний, оккупированный бутиками, прилавками с круассанами и морем капуччино. Здесь больше не чувствовалось владычества товарных поездов, медленно перевозивших грязные промышленные грузы. Поезда теперь вползали, конфузясь своих опозданий и надеясь, что еще могут пригодиться гордо вышагивающим посетителям торгового центра, выпивающим невероятные количества капуччино. Здесь даже открыли новый, с иголочки, паб, названный в диккенсовском духе — «Лавка древностей», ее стены были украшены тысячами книг, написанных не Диккенсом, а книгами неизвестных литературных поденщиков того времени… Иными словами, вокзал вышел в люди. И Ричарду это не понравилось. Ему хотелось, чтобы все в мире оставалось неизменным — в его мире. Зависть и злорадство появляются не только на почве слабохарактерности, но и из-за страха быть всеми покинутым. Вход на платформу, на которой стоял Ричард, назывался «Ворота в Восточную Англию». Поезд надвигался на него тяжеловесным монолитом, пресыщено полуприкрывшим желтые глаза, он был похож на доисторическую змею, проглотившую не мастодонта или мамонта, а другую змею таких же размеров. Азиаты и выходцы из Вест-Индии стояли наготове со своими черными пластиковыми пакетами для мусора.
Ричард в своей замызганной бабочке чувствовал себя зябко и неуютно.
Все было кончено. В этом, в общем-то, уже можно было не сомневаться. Сегодня утром по почте он получил глянцевый конверт из офиса Гэл Апланальп. Надорвав его, он обнаружил не договор на издание романа «Без названия», а счет за многочисленные ксерокопии, сделанные с рукописи. Запрашиваемая сумма была достаточно велика, Ричарду в ней почудилось предвестие финансового краха, но что еще хуже, послание содержало хорошие вести для другого клиента Гэл, Гвина Барри. Вследствие финансовых затруднений Ричарду придется ограничиться менее тяжкими телесными повреждениями. На глазах у своей семьи, собравшейся на кухне, Ричард встал из-за стола и нетвердой походкой направился к кушетке в гостиной. Он не рухнул на кушетку. Он заполз под нее. Один за другим в комнату зашли мальчики взглянуть на отца. Да, это конец… Ричард не смотрел сейчас в окно — на проносящийся мимо него день. В предчувствии неминуемой смерти солнце или его нимб растеклись по млечно-белесой тропосфере. Сейчас можно было смотреть на него в упор — это редкая привилегия. Божество, на которое можно смотреть в упор, — уже не божество. От солнца, на которое можно смотреть, не прикрывая глаз, нет никакого проку: оно никогда не пробудит вас к жизни. Закапал дождик. Под дождем пейзаж погрузнел и расплылся: набрякшие от влаги деревья, промокшие овцы. Ричард поднял глаза. Канал, словно нить из бесконечного клубка, разматывался параллельно покачивающемуся поезду. Одинокая баржа стояла в камышах на якоре, но из печной трубы шел дым; вполне возможно, там устроился какой-нибудь бродяга, прячась от порывов дождя и ветра. Не так уж плохо, подумал Ричард. Толстое пальто, фасоль в томате из банки. Приправленная вонью мазута…
Все кончено. Дело шло к развязке. Он искал ответы к кроссворду — к ежедневному распятию из слов. Десять лет назад он за десять минут справлялся со всеми этими вертикалями и горизонталями: пока сидел на горшке. Пять лет назад он обычно успевал решать только половину кроссворда. Год назад он по-прежнему решал примерно половину, но все ответы (он выяснял это на следующий день) были неверными. Они все прекрасно подходили, но все без исключения были неверными. Теперь дела обстояли лучше: он не мог ответить ни на один вопрос. Сегодня утром два вопроса показались ему особенно злобно издевательскими.
Читать дальше