Алексей Саморядов - Праздник саранчи

Вдруг вынырнул Махотин, без шубы и шапки, в белой рубахе, держа над головой карабин. Якут поймал его за руку арканом, подтянул ко льду.

— Винтовку-то держи, египтянин! — кричал Филипп Ильич, протягивая карабин, — тулупчик, тулупчик цепляй, а бинокль я упустил, мать вашу!

— Колька где? — кричал ему в лицо якут.

— Не знаю я, где твой Колька, здесь где-нибудь!

Сафронов молча шарил шестом под водой. Вдруг всплыли две собаки с обрезанными ремнями. За ними третья. За третьей, держа ее за ошейник, Николай с ножом в руке. Он тоже был без полушубка и шапки.

— Живы, гады! — закричал Александр. — И то ладно!

Быстро поставили лыжи, накрыли их шкурами. Получился чум. Сафронов притащил канистру. Налив спирт в казан, подожгли. Махотин и Смазин разделись быстро, сели у огня в чуме. Якут, укрыв их шубами, растирал спиртом. Сафронов налил им по кружке спирта, внутрь, сам снова пошел к полынье. Привязав к веревке груз, попробовал достать дно…

— Глубоко там! — крикнул Николай. — Не достанешь!

— Бездна! — засмеялся Филипп Ильич и толкнул Николая. — А винтовку-то ты, парень, упустил!

— Сколько у тебя спирта было? — спросил Сафронов.

— Четырнадцать баков, — ответил Махотин, помрачнев.

— И у меня десять, — сказал Николай.

Они замолчали…

Две оставшиеся упряжки шли, обходя, огромные, как озера, полыньи. Рассвело, и перед ними возник гранитный обледенелый остров. В гранит, по башни были впаяны старые танки. Двумя равными рядами они охватывали остров, стволы их смотрели на восток…

— …Четыре дня идем, Чукотка здесь, — Потемкин рисовал пальцем на снегу. — Девять дней идем; нет Чукотки. Здесь Чукотка.

Они стояли, давая отдых собакам. Все исхудавшие, осунувшиеся. Махотин доставал рыбу, сухари.

— Врешь, ты, азиат, — сказал он тихо. — Сам не знаешь, куда завел!

— Ты сам врешь, — ответил спокойно якут. — Здесь Чукотка. Пахнет Чукоткой!

Сафронов пересчитал рыбу, часть кинул собакам, остальную завернул снова.

— Весь корм собакам оставим. Сами сухари есть будем, и спирт у нас еще остался, — он, вздохнув, взял канистру.

Разлили спирт в кружки, выпили, молча, сосредоточенно. Загрызли разом сухари. Собаки, сожрав рыбу, смотрели на людей. Махотин вздохнул:

— К Митрофану надо было уходить…

Четверо человек и оставшаяся единственная упряжка медленно двигались на восток. Начиналась метель.

Собаки вдруг встали, залаяли на снежный холм, пытаясь разрыть его лапами. Люди стали помогать им ножами и топорами…

Под снегом лежал человек. Он замерз уже давно, совсем черный, в истлевшей одежде, но по-прежнему сжимал карабин в руках.

Потемкин выбил топором из его рук карабин, осмотрел:

— Два патрона есть.

— Тоже, видать, по делам шел, — сказал Махотин, осматривая покойника. — Да не успел.

Сафронов снял с человека кожаный, затянутый кошель. В нем оказались спички, завернутые в кусок замши, и шесть светло-розовых камней.

Махотин взял один из камней, достал из кармана очки:

— Это александрит. Во всем мире есть только одно место, где моют этот камень, — Урал.

— Что, дорогие камни?

— Я не специалист, но думаю, миллион они стоят. Видать, паренек серьезный, да погулять ему не пришлось. Эх, лучше бы банку тушенки найти…

— А лучше медведя застрелить и зажарить. — Сафронов спрятал камни.

— Половину зажарить, а половину заморозить, — улыбнулся якут. — Чум поставить. Чай пить, жену гладить, жена смеяться будет…

Они завалили покойника… Выпили спирта над могилой. Нарты двинулись дальше…

Пурга выла свирепо, заметая снегом чум, сложенный из лыж и нарт, укрытый шкурами. В чуме, вокруг костра сидели вповалку люди и собаки. Люди пили спирт и подливали его время от времени в огонь.

— Эх, хоть бы сухарика, — вздохнул Махотин. — Все кишки себе сжег.

Сафронов разлил спирт в кружки, глянул на канистру:

— Значит, одну дольем, другую дожжем, и конец спирту. Наторговали… И товарищи зря полегли, значит.

— Ладно тебе! — толкнул его Николай. — Кто ж знал, что так выйдет.

— Еще бы по одной, — вдруг предложил Махотин.

— Да ты пьян, Филипп Ильич, — засмеялся Николай.

— Ну пьян, — Махотин тоже засмеялся тихо. — Считай, четвертый день льем. Можно сказать, самый натуральный запой!

Якут налил еще всем. Махотин прилег на собак, как на диван:

— А меня Митрофан Романович обещал депутатом сделать. Говорит, будешь Филипп Ильич, народным депутатом, нам в Кремле свои люди нужны. Весной забаллотирую тебя от города Якутска… Да, видать, выходит мне замерзнуть героической смертью советского полярника!