Алексей Саморядов - Праздник саранчи

Махотин опустил быстро бинокль, озираясь на смеющихся мужиков.

— Увидели чего-нибудь? — серьезно спросил Александр.

— Так, ничего, чистенько, — так же серьезно ответил Махотин. — Можно идти.

— Ну спасибо… — и Сафронов дал знак трогаться.

Вечер. Заходило солнце. Караван спускался с хребта в долину…

Черное небо, звезды, караван двигался по фиолетовой снежной пустыне, среди чахлых елей…

Караван шел руслом реки, повторяя все ее изгибы. Ветра не было. От людей и собак отваливался пар, замерзая тут же. Вдруг собаки залаяли куда-то вправо. Погонщики взялись за оружие.

За поворотом на одинокой сосне висел человек. Он был в черном полушубке, шапке, за спиной ружье. Руки его не связаны, прижаты по швам, а на груди пришита фанера. На фанере крупными буквами написано — «Вор».

Погонщики, замедляя ход, вглядывались молча в почерневшее лицо повешенного, снова погоняли собак…

На небе мгла. Деревья попадались все реже. Караван шел среди невысоких скалистых гор. Вдруг слева внизу открылась долина; и люди, и собаки встали. В долине стояло пятиэтажное бетонное здание, пристройки, две бетонные коробки цехов, оплетенные трубами, выбитые окна, как черные глазницы, и кругом колючая проволока.

— Уходить надо, — шептал Андрей. — Здесь смерть, кто долго здесь стоит, тот умирает.

Мужики столпившись, слушали его, робко поглядывая на брошенный завод.

Караван тронулся, пошел прочь, люди бежали рядом с нартами, помогая собакам.

Солнце взошло около одиннадцати утра, небо было чистое и пустое. Петляя между огромными каменными глыбами, нарты поднялись на перевал.

Мужики, останавливаясь, крестились, глядя на другую сторону хребта. Тайга кончилась. Впереди открывалась бесконечная страна, состоящая из белых снежных волн.

— Вот она, матушка! — Митренко блеснул железными зубами и снял шапку. — Тундра.

— Ну, с Богом! — сказал Сафронов. — Теперь не зевай!

Упряжки пошли вниз…

Не было ни дерева, ни куста, ни камня. Был снег и черно-синее небо. Тундра, как штормовой океан, застывший разом, белый-белый…

Черное небо и холодная фиолетово-розовая корона под звездами — северное сияние. Внизу в бесконечном снежном поле двигалась маленькая живая нитка каравана…

Низкие тучи шли навстречу, на юг. Свирепая поземка заметала собак. Андрей и Александр, стоя на нартах, глядели вперед на маленькую черную точку в безбрежной белой пустыне. Якут кивнул…

Точка оказалась пятью чумами. Караван подходил тяжело, собаки завели свою песню, и сотни собачьих глоток ответили им. У чумов горел костер, стояли мужчины-чукчи, и ждало множество собачьих упряжек…

Андрей и Александр здоровались с чукчами. Погонщики, помогая шестами, быстро меняли собак на свежих. Чукчам отгрузили десять канистр со спиртом…

И снова неумолимо, на север шел караван. С холма на холм. Кругом только белое, ни души. И вдруг нарты встали разом, и все псы зарычали, словно взбесились. Погонщики, расхватав оружие, стояли молча.

Серая туча впереди покрыла тундру. Тысячи, сотни тысяч оленей шли по тундре на запад, перекрыв дорогу каравану…

Уже и передохнули собаки, и люди обкурились на морозе, а серые олени все шли и шли без конца…

Короткий северный день угас, но караван все шел под зажегшимися звездами, словно единое живое существо, дыша натруженно сотнями собачьих глоток.

И вдруг в небе лопнул серебряный шар, заливая тундру химическим светом, а впереди на холмах зажглись сразу два зенитных прожектора. Воздух взорвался. С обеих сторон крест накрест легли трассы пулеметов. Лучи прожекторов шарили по холмам.

Упряжки, разворачиваясь, пошли назад. Со стороны прожекторов заскрежетало, и хриплый голос объявил в мегафон:

— Сдавайтесь, суки, и Советская власть вас помилует!

Упряжки, обгоняя одна другую, уходили от прожекторов и пулеметов.

— Куда?! — Александр на своих нартах перерезал отступавшим путь, вскочил, махнув винтовкой. — А ну назад!

— Да их там не меньше дивизии! — закричал один из мужиков.

— Весь Сибирский военный округ собрался тебя, дурака, ловить! — с издевкой сказал ему Александр. — Ишь, бегунцы, весь снег изгадили! Разберись в цепь!

Часть погонщиков, разворачивая нарты, клали собак, другие легли в цепь. Сафронов шел вдоль них в рост, не обращая внимания на пулеметные и автоматные трассы над головой.

— Что, стрелки, это вам не в ложку стрелять. Подумаешь, пулеметы да бэтээры, на то вам и оружие дадено! С бабами в бане мы храбрые! А ну, Ермаков, Потемкин, гасите мне эти фары! Гасите, гасите, к чертовой матери!