Алексей Саморядов - Праздник саранчи

Николай отошел в сторону и крикнул из темноты:

— Ну десять литров, и попу два, а?

Заиграла музыка.

На экране появилась красивая молодая девушка, и стрелки заревели.

Николай протиснулся в первые ряды, лег на снег у самого телевизора. Рядом с ним мужик, не отрывая взгляда от экрана, отпил шумными глотками из кружки и откусил мясо.

Девушка на экране сняла платье, оставшись в ажурном белье, и стрелки заревели второй раз. Кто-то в задних рядах выстрелил:

— Да тише вы, черти, не видать ничего!

Толпа загоготала.

Появилась вторая девушка, она тоже разделась и подошла к первой. Мужик, сидевший рядом с Николаем, перестал жевать.

Девушки поцеловались, стали ласкать друг друга.

Пятьдесят голов замерли на вытянутых шеях. Стрелки сидели, затаив дыхание, забыв про мясо и спирт. Николай отобрал у мужика кружку и глотнул. Утершись, схватил зубами пригоршню снега. Мужик не выдержал, подбежал к самому телевизору и поцеловал голую женскую задницу на экране. Стрелки взорвались хохотом.

— Ну, Путятин, ну казак!

— Где ж вы ходите, голубушки, здесь я, здесь, идите ко мне, милые! — закричал Путятин, снова поцеловал экран и стал пританцовывать у телевизора под музыку. К нему присоединился еще один, потом еще…

— Митрофан Романыч, батька, да где ж ети бабы есть? Веди нас туда, все как один пойдем! — закричал кто-то.

— Не дойдешь, потому как то в Америке! — ответили ему.

— Врешь! Мы с Митрофаном Романычем и Америке войну объявим!

— Эх, где та Америка, братцы? Да есть ли она вообще на этом свете?

Кто-то запел высоким, красивым голосом. Остальные подхватили разом, грянули старую казачью песню…

Митрофан, отец Федор и Сафронов сидели в палатке. На ящиках, застеленных кошмой, стояла водка, рюмки, закуска, лежали апельсины.

— Вверх на пятьсот километров никого нет, — говорил Митрофан. — А дальше — не знаю. Однако все может быть. Дам я тебе пять своих людей…

— Зачем?

— За моей долей присмотрят, да и мне спокойней будет… — Митрофан выпил водки, подышал. — У меня, Александр, забот хватает. Войско кормить, одевать — деньги нужны! Я за каждый патрон по рублю плачу. У кого семьи — семьям тоже деньги нужны. Костя Гордиенко алмазный прииск разбил, а там человек верный, обещал мне всю приисковую казну сдать. Опередил Костя. Совсем озверел, убийца стал страшный. Никого не щадит, собака! Поймаю, повешу! На двадцать миллионов товару взял! Из-за него уже месяц кутерьма по всей тайге… Эх, я бы на эти деньги пушки купил, вездеходы…

— Не боишься, Митрофан Романыч, поймают тебя? — спросил Сафронов.

— Я отбоялся уж давно, а ловить меня поздно, меня убьют, другой сыщется… Или нет? Или бандит я, по-твоему?

— Зла от тебя мы не видели, — ответил Александр. — Может, ты и прав, не знаю пока. А человек ты вроде честный, но хитрый!

Митрофан улыбнулся. Отец Федор разлил водку по рюмкам. Чокнулись.

— Как повелось здесь, так пока и будет! — заговорил Митрофан. — Хлеб, винтовки и спирт. У кого они есть, тот и хозяин!

Снаружи все стихло вдруг, и пятьдесят голосов грянули разом:

— Ура батьке! Слава!

— Прощайте, ребятушки! — сказал Митрофан.

Андреевский флаг бился на ветру. Оба войска стояли в походных колоннах.

— …Дай Бог свидимся, а что случится, на Лену уходите, там я буду и вас всех под защиту возьму! С Богом!

— Прощай и ты, Митрофан Романыч! — отвечали ему из отряда Сафронова.

Стрелки из обоих отрядов прощались между собой, и вдруг все зашевелилось, упряжки стали разъезжаться и, затянув одну и ту же песню, отряды разошлись, одни вправо, другие влево. И стало тихо, только вытоптанный снег и угли от костров…

Солнце. Ясный морозный день. Караван, упряжка за упряжкой, выбирался из глухой тайги на холм. Впереди, в песцовой шубе, якут Андрей Потемкин, на голове его красный атласный платок. За ним нарты Сафронова. В середине каравана ссутулившийся Лазарь. В конце так же спиной полулежал Николай, смотрел назад, но теперь за ним был не пустой след, а в хвост шла упряжка Махотина. Филипп Ильич изредка поглядывал на парня, Николай улыбался…

Солнце вставало над горизонтом. Собаки тяжело вытаскивали нарты из тайги на холм и останавливались передохнуть.

Сафронов встал на нарты, поглядел в бинокль. Рядом с ним встал Махотин и, достав свой бинокль, стал тоже смотреть.

Сафронов опустил бинокль, с удивлением оглядел его:

— Это кто ж такой? — спросил он громко. — Какой такой стратег?

— Это комиссар Махотин, — весело ответил Николай. — За Советскую власть нас будет агитировать!