Юрий Перов - Прекрасная толстушка. Книга 1

— Садитесь, — кивнул Евгений Кондратьевич, все еще не глядя на меня и указал рукой на стул напротив.

Я села.

Некоторое время мы молчали. Евгений Кондратьевич торопливо долистывал странички, сшитые в папке. Очевидно, для того, чтобы мне не было видно, что на них написано, он слегка приподнял папку и держал ее в руках перед собой. На самой папке каллиграфическим почерком черной тушью была выведена моя фамилия. Я зябко передернула плечами.

— Ну как, вы сшили себе новую шубку или все еще в бабушкиной бегаете? — внезапно, как бы между делом, спросил он и внимательно посмотрел на меня из-за папки.

Я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо, а ноги почему-то похолодели.

— В бабушкиной… — просипела я голосом удавленника.

— Это плохо… — сказал он наконец, захлопнув папку и положив ее рядом с собой лицом вниз.

Он откинулся на стуле и, откровенно изучая меня, забарабанил белыми пальцами с ухоженными ногтями по коробке папирос.

— Это очень плохо, — повторил он с удовольствием, — вам действительно очень пошла бы шубка из золотистого каракуля… Ну ничего, шубку получите по этому адресу.

Он вынул крошечный блокнотик в картонной обложке, нацарапал там несколько слов, вырвал листок и протянул его мне. Я прочла: «ГУМ, секция № 200, распоряжение М. У. № 9, № 13/34 от 23.12.1956» и ничего не поняла. Он мне объяснил, как найти 200-ю секцию ГУМа, кому назвать номер требования, где расписаться в получении.

— Выбирайте, какая понравится, — сказал он в заключение, — хотя не думаю, что там очень большой выбор… — Я машинально кивнула. — А почему вы не спрашиваете, с какой стати вам выдают такую дорогую спецодежду? — почти весело спросил он, явно наслаждаясь моей растерянностью.

— Я думаю, вы мне все равно об этом скажете, — начала злиться я.

— Вы знаете, что к нам в страну приехал наш большой друг, член Коммунистической партии Франции товарищ Ив Монтан с супругой?

Я кивнула.

— Вас направляют к ним вторым переводчиком.

— Что значит вторым?

— Это значит, что первый уже есть. Но когда супруги захотят провести время врозь, а программой пребывания это предусмотрено, то им понадобится второй переводчик.

— Но почему я? Я ведь только на втором курсе? — растерялась я.

— Вы возражаете? — прищурился Евгений Кондратьевич.

— Нет, нет, конечно, не возражаю…

— Вот и хорошо. И руководство института не возражает, а даже наоборот — рекомендует вас… И компетентные органы поддерживают вашу кандидатуру…

Он открыл пачку папирос, достал одну, классическим жестом постучал бумажным мундштуком по крышке, сдул выпавшую табачную крошку на пол, прикурил, сделал несколько затяжек и положил дымящуюся папиросу рядом с первой, погасшей. Дым замысловатой ядовитой струйкой пополз к моим ноздрям…

— Вышеназванные органы очень надеются, что вы достойно будете представлять нашу великую страну и не ударите в грязь лицом перед неожиданными трудностями. С этой минуты вы поступаете в мое полное распоряжение и обязаны каждый день давать мне исчерпывающий отчет по телефону, во сколько бы вы ни освободились. Вот вам номер телефона.

Он, предварительно написав на нем телефон, вырвал из блокнотика еще один листик и протянул мне. Потом достал из кармана и положил передо мной две фотографии. На них были двое неприметных мужчин неопределенного возраста.

— Запомните этих людей. К ним вы всегда можете обращаться, если возникнет какая-нибудь нештатная ситуация.

— А как я их найду? — спросила я, незаметно отстраняясь от дыма забытой им папиросы.

— Они будут постоянно рядом и сами вас найдут, если случится что-то непредвиденное. Вы должны всячески ограждать товарища Ива Монтана с супругой от всевозможных провокационных вопросов и заявлений…

— Каким образом? — тревожно спросила я.

Евгений Кондратьевич поднял брови и внимательно посмотрел на меня, словно внезапно засомневался в правильности выбора кандидатуры.

— Вы их просто не переведете, — сказал он после длительной паузы. — Не переведете этих сукиных детей! — крикнул он и оглушительно шлепнул ладонью по шаткому столику. Пепельница подпрыгнула и задребезжала. Папироса, свалившись с бортика пепельницы, покатилась по полированному столу и упала на ковер. — Не переведете — и все, — повторил он, внезапно успокоившись.

Он встал, нагнулся, поднял папиросу.

— И эти подонки и отщепенцы подавятся своими провокационными вопросами и заявлениями, — сказал он и с таким ожесточением смял папиросу в пепельнице, что из нее брызнул табак.