Горан Петрович - Книга с местом для свиданий

— Учитесь! — всегда повторяла швея одно и то же, шлепнув на пол груду газет и получая скромное удовольствие от того, что может выглядеть важной особой в глазах застенчивого сербского студента.

Анастас читал с большой охотой. По правде сказать, ему нравилось, что там, среди пестрых статей и заметок, он почти всегда был в полном одиночестве, ведь полчища любопытных давно покинули большинство этих столбцов, так что никто ему не мешал блуждать целыми ночами и медленно читать по слогам то, на что при других обстоятельствах у него не хватило бы храбрости даже глянуть. Было что-то удивительное в содержании этих текстов, предназначенных для множества людей и стремительно пустевших с появлением следующего номера газеты. Среди некогда чрезвычайно важных заголовков теперь эхом отзывались одинокие шаги. Там, где когда-то целые толпы дышали одним дыханием, теперь ничто не шелохнется, воздух сперт, пахнет плесенью и неизбежным распадом. О былом величии событий свидетельствуют лишь контуры судеб, но и они становятся все бледнее, все неубедительнее, и уже близок час, когда кто-то неминуемо задаст вопрос — а существовали ли эти судьбы вообще?

С другой стороны, газетные просторы давали юноше возможность ощутимо почувствовать разницу между пустыми и полными словами языка, он увидел, как можно ловко обходить собственные заявления и даже клятвы, утверждая вчера одно, сегодня другое, а завтра третье, в чем он без труда убеждался, получив от швеи новую пачку газет. Давали они и возможность, пусть даже с некоторым опозданием, усвоить некоторые манеры, не знакомые такому человеку, как он, то есть с Востока, так здесь называли ту часть Европы, откуда он прибыл. Возможность без стеснения остановиться перед напечатанным роскошным меню какого-нибудь шикарного ресторана и досыта поесть, не обременяя себя размышлениями о том, во что это обойдется, выбирая такие блюда и десерты, одни только поэтические названия которых уже свидетельствовали об изысканности галльского гастрономического вкуса, и сопровождая их благородными винами со звучными названиями. Наконец, здесь, в газетах и журналах, у него появлялся шанс столкнуться с такими людьми, встреча с которыми в реальной жизни французской столицы вряд ли была возможной.

— Так человек только покой теряет, зачем давиться в толпе. Готов спорить на сотню, что узнаю больше твоего, если завтра просто пробегу глазами по всему, что ты обдумывал сегодня, расчленяя то, что написано по строчкам, — вот лишь одно из его упрямых утверждений, зародившихся еще во время учебы во Франции и повторявшихся много лет спустя в белградской парикмахерской «Три бакенбарда» или в ресторанчике «Русский царь» после возвращения из Парижа.

Хотя в толпе люди сталкиваются лицом к лицу, в ней трудно толком распознать не только других, но и самого себя. Правда, значительно увеличивается возможность завязывать новые знакомства. В старых газетах Анастас Браница встречал видных членов правительства или парламента, которые пытались втихаря откреститься от обещаний, данных избирателям во время прошлогодних выборов; молодых историографов, переписывающих все, что видят, для составления детальнейших комментариев к исследовательским монографиям своих высоколобых научных руководителей; любителей разгадывать загадки, отыскивающих завершающее слово для дела всей своей жизни — кроссворда на десять тысяч полей; провинциалов, готовых затверживать наизусть всевозможные сентенции и мельчайшие детали, чтобы по возвращении домой хвалиться перед изумленными земляками тем, что для него в столице не было тайн; людей того сорта, которые, не имея звучных имен, развлекаются тем, что отыскивают поводы для составления обличительного письма с протестом, разоблачением очередной грандиозной аферы или хотя бы указанием на недопустимо участившиеся в последнее время ошибки типографских наборщиков; господ среднего возраста, безукоризненно одетых, причесанных, надушенных, с ухоженными усиками, беспечно сидящих с газетой и стаканом минеральной воды в многочисленных кафе квартала Сен-Жермен без копейки в кармане; господ того же сорта, только помоложе, охваченных надеждой на то, чтобы как бы случайно наткнуться на какую-нибудь старую деву, не обязательно внешне привлекательную, но обязательно состоятельную; несчастную мадам из окраинного района, уверенную в том, что полезные советы относительно того, как устранять пятна с шелковых дамасковых салфеток, фарфора, серебра и прочего, помогут снова засверкать ее невыносимо потемневшему браку; виноградаря из Шампани или Божоле, который, закончив сбор урожая, наконец-то может передохнуть, обтереть руки о фартук, поднять голову и посмотреть, что было нового на белом свете; подростков из хороших семей, которые тайком от взрослых разинув рты рассматривают почти раздетых, соблазнительных кокеток из рекламных объявлений, предлагающих чулки, лифчики, корсеты с китовым усом, женское белье Ламана или доктора Густава Егера, изготовленное по «гигиенической шерстяной системе»; ныне забытую солистку Национального театра, с заплаканными глазами за стеклами лорнетки в черепаховой оправе, над сообщениями о канувших в вечность премьерах, вызывавших в свое время реки восторженных хвалебных рецензий, где писали, как великолепно — «Говорю вам, великолепно!» — она исполнила главную роль...