Ольга Степнова - Миллиметрин (сборник)

– Вадьку убило! Г-господи! П-почему он? Ну почему он?

Тело еще не привезли, соседи и пэтэушная общественность старательно изображали участие. Тетя Валя, в горе ставшая вдруг величественной, сидела в большом старом кресле как на троне. Она не плакала.

Мне не с кем было оставить Артема, чтобы пойти на похороны. Уходя на работу, мать попросила:

– Не ходи, испугаешь ребенка.

Я пошла. Еще издали услышала Сонькины причитания – отчаянные, страстные. Похоже было, что в Соньке сидело генетическое знание бабьего горя: она знала, что с ним делать и как его пережить.

– Почему он? – вопрошала она кого-то отчаянно.

С этих пор Сонька стала ходить в черном платочке. На работе, дома – везде. Она приходила ко мне и возилась с Артемкой так, будто вынянчила уже не только своих детей, но и внуков. Артем, у которого в лексиконе не было ни «мама», ни «папа», а только «тятя», вторым словом освоил «Сося» – этим он выделил Соньку из всех остальных «тять». Я спокойно оставляла на Соньку не только ребенка, но и мужа, когда пыталась разрядиться где-нибудь в компании холостых подружек.

– Ты вообще с ума сходишь, – объяснила мне мое поведение мать. – Разве можно мужа оставлять с другой женщиной?!

– Ха! – пояснила я ей свое женское превосходство над Сонькой.

– Напра-асно ты так. Она очень, очень… – она долго подбирала слово и, наконец, нашла именно то, которое меня испугало, – своеобразная!

Я стала присматриваться к Соньке как к возможной сопернице. Как ни крути, она для нее не годилась. Но вот это определение… «своеобразная»! На всякий случай я прибрала мужа к рукам.

«Все у меня прекрасно», – прыгали, словно заикаясь, слова в той открытке. «Заканчиваю мед, будет красный диплом. Скоро выйду замуж, меня очень любит один человек». Зачем ты врешь, Сонька? Я первый раз спросила у тебя об этом. Спросила много лет спустя, и так как тебя нет рядом, буду отвечать сама. Я отвечу лучше, чем ты. Так случилась, что ты родилась маленьким человечком в этой жизни. Так уж не повезло. Все, абсолютно все вокруг были чем-то лучше тебя. Ты стала отстаивать свою самоценность. Пусть они смеются, плевать. Это нужно тебе, а не им. Это нужно тебе, чтобы дальше жить. И пусть хоть один человек на этом свете вдруг увидит, что ты, Сонька Колесниченко – «своеобразная»! Увидит, испугается, и поскорее приберет к рукам своего мужа. Пусть! Ты – маленькая бунтарка! «Все у меня прекрасно!» И потому твоя новая ложь-протест так надолго сбила меня с толку, и в Софии я не могла признать тебя.

– Сонька, не ври, ты не Софи. Ты – Сонька.

– А я не вру, – зеленеет она прищуром из тех лет.

Виктор Иванович Прокопенко ехал в автобусе. Как обычно, поработав локтями, он успешно проник в его потное, тесное чрево и даже занял освободившееся место. Правда, не у окна, как он любил, а с края, где то и дело его толкали локтями, животами, авоськами.

Виктор Иванович достал газету и сел чуть в полоборота к проходу, чтобы хоть как-то не иметь отношения к этим потным, напирающим телам.

Прокопенко был человеком не первой молодости, слегка располневшим, с залысинами, все глубже проникавшими в его короткие темные кудри. Очки он носил со слегка затемненными стеклами – это, как казалось ему, придавало внешности загадочность и элегантность.

Отработав долгий день в своем проектном институте, он вознаградил себя сегодня этим сидячим местом и свежей газетой. В том, что место с края, Виктор Иванович тоже попытался найти преимущество: подальше от компостера. Его не будут тыкать в плечо с просьбой закомпостировать билет, не будут тянуться чужие, заскорузлые, иногда не очень чистые руки, и, наконец, не придется ежеминутно отряхивать свой финский плащ и шляпу от компостерного конфетти, придающего клоунский вид.

Автобус двигался тяжело, то и дело тужась дверями закрыть щели, из которых торчали наполовину не влезшие сумки и перекошенные подолы… Еще несколько минут надо потерпеть и тогда, продравшись к выходу, Виктор Иванович окажется на свободе, на воздухе, окончится это мучительное унижение. На сегодняшний день.

Вечера Виктор Иванович проводил однообразно: домашние тапочки, Галин ужин, телевизор, газеты, затем пижама, снова газеты, Галя. Его это устраивало.

…В автобус зашла баба. Как она протиснулась – для Прокопенко осталось загадкой. Баба была беременная в той стадии, когда тихо сидят дома и ждут первых предвестников родов, чтобы успеть позвонить в больницу.