Виктор Ерофеев - Роскошь(рассказы)

Теперь таких зданий не сооружают — с тайными ходами, с черными лестницами. Архитектура — зеркало коллективной души! Ныне все стекло, от пола до потолка, все на виду, на просвете; летом — жарко, зимой — холодно. Игорь поднимался по стертым ступеням «пережитка забытого прошлого». Был перерыв; лестница галдела о своем, беззаботно курила, не ведая о том, что сегодня вечером ее заколачивать будут: проветривать! Кто-то выпал из-за дымовой завесы, поздоровался. Где-то хохотнули взрывом. Игорь невольно оглянулся: не над ним ли? Нездоровая атмосфера. А курить могут и на «психодроме» — так назывался внутренний двор Института, где во время сессии студенты дружно мандражировали. Развязные позы, потертые джинсы, нестриженые затылки и лбы… Игорь и сам не любил коротко стричься, терпеть не мог высоко выстриженных затылков: это отдавало школой, провинцией, глушью. Игорь считал себя человеком современных воззрений и не мог в душе не усмехнуться над стаднюковским атавизмом: отрицанием дамских брюк! Но здесь, на лестнице, нелюбовь к парикмахерской и прочие подобные мелочи составной частью входили в вызов . Стаднюк был прав: дисциплина, прежде всего дисциплина! Когда я прохожу по Черной лестнице, вспомнились Игорю слова «гробовщика», мне хочется крикнуть: «Смирно!». Полковника Игорь считал доисторическим существом, но и доисторическим существам случается выражать требования исторического времени.

Однако зачем он сам здесь, на этой сомнительной лестнице? Почему не прошел по парадной?

На это был свой — неведомый миру — резон. Он искал на лестнице «одного товарища» — в Институте он кодировал Наденьку даже для себя самого, — но «товарища» на лестнице не нашлось. «Опять не пришла», — опечалился он. Сегодня вдвойне хотелось ему ее видеть.

Дверь на мощной пружине дребезжащим звуком пальнула ему в спину — он вышел в залитый неоном коридор и, минуя факультетскую стенгазету, несдержанно поздравлявшую декана с высшим званием, направился в профессорскую. Нужно было позвонить тестю, сказать: все в порядке — и повесить трубку. Все в самом деле оказалось в порядке.

Стаднюк встретил его радушно — насколько, конечно, могла отпустить радушия благоприобретенная натура. Власть, даже незначительная, как известно, меняет людей. Запорожца-борщелюба, веселого комсомольца с бархатными глазами, Петра Стаднюка, власть изрядно подсушила, подвялила и превратила в педанта. К тому же она поспешила его состарить: для своих пятидесяти он выглядел неважно: мешки под глазами, морщины, желтая, как пальцы курильщика, кожа — зато отточила, выдрессировала его ум. Только с «х-эканьем» малоросским не справилась власть; «х-экал» Стаднюк оглушительно, по-прежнему. В этом, впрочем, некоторые подхалимы находили свой особый шик.

Секретарша принесла на подносе два стакана крепкого чая с лимоном и вазочку с печеньем. Стаднюк мочил печенье в чае, внимательно слушал. Говорил Игорь убежденно, без фальшивых интонаций и ложного пафоса. Из его слов выходило, что история скверная, это «звонок», если сейчас не принять действенных мер, то дело может дойти до того, что не Черную придется закрывать, а сам факультет.

«Закрыть факультет!» На секунду Стаднюку стало дурно, капли пота заблестели в глубоких морщинах лба. Парень явно перехватил. Стаднюк закряхтел, напрягся: зачем? — зачем? — зачем?

Ответ пришел сам собой, и отпустило.

— Короче говоря, ослабили идеологическую работу, — подытожил Игорь.

Не отрывая стакана от губ, Стаднюк мотнул головой. Соображал так: «Этот не даст распоясаться».

— Ну а что комсомол?

— Студенты сами предложили — насчет лестницы. На бюро комсомола Люся Ильинская…

— Та-ак… — протянул Стаднюк. — Значит, комсомолия первая затрубила об опасности?

— Совершенно верно, Петр Петрович! — подтвердил Игорь, всей душой устремляясь навстречу этому спокойному, рассудительному человеку. — Комсомолия проявила бдительность.

Стаднюк любил слово «бдительность» с молодых ногтей и улыбнулся слову, как старому другу.

— Чай пейте: остынет.

— Спасибо! Я пью.

А совсем недавно, может быть, всего час назад, замышлялся ему здесь разнос. «Впрочем, — мелькнуло у Игоря, — у страха глаза велики. Замышлялся ли?»

— Ну вот теперь обстановка мне у вас более-менее понятна, — сказал Стаднюк и заговорил о том, что партия испытывает настоятельную потребность в молодых энергичных и преданных людях, которые по своим качествам отвечали бы уровню новых требований… Постепенно становилось ясно, что Стаднюк не прочь избрать Игоря парторгом факультета на надвигающихся перевыборах, учитывая опыт его работы как члена бюро.