Виктор Ерофеев - Роскошь(рассказы)

— Мы вернемся к этому разговору.

Когда вернемся? Ведь завтра в одиннадцать…

Вновь Игоря терзало беспокойство. Он стал «мазать», выставил два шара…

Сам выпутывайся!

Тесть помогал не раз: с квартирой в хорошем доме и хорошем месте (в центре, в тишине переулков), с машиной (Игорь взял «жигуля»), но еще ни разу не выручал .

Между тем, расхаживая вокруг бильярдного стола и время от времени наклоняясь, чтобы метким ударом послать в лузу очередной шар, тесть думал о произошедшем разговоре. Что ж, он не прочь поддержать. Зятя своего он жаловал. Он нравился ему и по характеру, и своей четкостью во взглядах. Не дурачок! И трудолюбив! Да… конечно, смешно: в его семье оказался философ. Подумать только! Для него это слово всегда носило неодобрительный характер. «Эх, ты, философ», — говорил он, бывало, своему незадачливому помощнику, пока не прогнал его. Или: «расфилософствовался!» Он опасался поначалу, не окажется ли его будущий зять с завихрениями, с интеллигентскими выкрутасами. Только такого ему не хватало под боком! Но Игорь оказался без выкрутас, и тесть скоро почувствовал к нему симпатию. Он разбирался в людях; Игорь ему импонировал особенно тем, что всего добился собственными силами, как сам Александр Иванович. Конечно, не обошлось без недоразумений. Дочка-то была единственной и любимой. Мать искала ей более выгодную партию. Искала по родителям. И глупо! Ой, как глупо!

Александр Иванович знал, что за чудо такое — сынки: болтались они тут на дачах. Их за уши тянут, а они еще упираются. Бесхребетные создания! Их избранничество недолговечно. Оно проходит с отцами, потому что отцы не вечны, с ними может случиться… все что угодно. Вон у него самого сердце пошаливает. Тут на прошлой неделе пришлось «неотложку» даже вызвать. Едва от больницы отбился. Да, а потомственного дворянства у нас, как известно, не существует с семнадцатого года. Он так матери и заявил, когда нашептывала она про Игоря. А кого она Таньке сама подготовила? Этакого виконта с остекленевшими от пьянства глазами! Обжору, вечного студента, лентяя… Но мать уперлась и твердила одно: «Игорь — авантюрист, он хочет проникнуть в наш круг, его нужно в шею гнать, философа! Я его больше на порог не пущу».

— Они будут видеться в подворотнях.

— Я этого не допущу! Слышишь, Саша, не допущу!

— Ну хватит орать, — сказал Александр Иванович.

— Ничего не хватит. Она такая же моя дочь, как и твоя!

— Перестань, Маша, успокойся…

А Танька плакала в соседней комнате. Эта «ни рыба — ни мясо», как величал ее впоследствии Игорь, бунтовала и упрямилась. Это был ее час. Она знала: либо за Игоря, либо в старые девы. Она не могла без него. Он был для нее всем. Она восхищалась им. Он был настоящим мужчиной. Он был ее первым мужчиной. Она отдалась ему месяц назад в подмосковном лесу, в молодом ельнике, неподалеку от станции «Трехгорка» Белорусской железной дороги. Любовь! Любовь!

— Я паспорт у нее спрячу, чтобы не расписались! Татьяна! Отдай мне немедленно свой паспорт!! И ты хорош, рехнулся совсем: да у него родители на Тишинском рынке картошкой торгуют!

И тут Александр Иванович не утерпел. Он ругался редко, во всяком случае вслух, а на жену и подавно, но тогда не сумел сдержаться:

— А ты, такая-сякая, из господских, да?! Подумаешь, королева буфета!

Мать даже заикала. Зашлась в икоте, вздрагивая всем телом, а Александр Иванович добавил потише:

— Моча тебе в голову бросилась.

А какая была у той буфетчицы из спецбуфета точеная шейка! А остренький носик? А мелкие ровные зубки? А грудь? Это была редкостная по своей красоте грудь, такую грудь на ВДНХ можно бы было показывать!.. Ну а что стало? Высокая грудь давно опала, голубые глаза выцвели (от ревности выцвели, ревнивой оказалась невероятно), и обернулась она скандалисткой — вот оборотень!

После того скандала мать затаилась. Вроде бы сдалась. Свадьбу справили как полагается. Сколько лет с тех пор минуло? Скоро пять. Да, уже Кольке три. Хороший парень. Надо бы еще одного. Или внучку… Но тогда на похороны Игоревой матери не пожелала поехать. Больной прикинулась. А Александр Иванович поехал. И на поминках был. Несмотря на горе, родня покойной разглядывала его во все глаза. Александр Иванович поднял тост за простую советскую труженицу, которая безвременно, так сказать, ушла от нас в связи с тяжелой болезнью, но которая воспитала сына, которым можно гордиться. Отец Игоря шептал все: «Спасибо, спасибо» и плакал, а когда садились за стол, зачем-то начал извиняться: — «У нас, знаете, все по-простому, не взыщите…» — «Да что вы!» — И слышал, как Игорь сказал: «Перестань срамиться!» Он уехал, когда напиваться стали. Дурацкий это обычай — поминки! Дуплет в серединку!