Юрий Рытхэу - Чукотский анекдот

И хотя Меленский был в полной растерянности, он внешне держался невозмутимо и внимательно слушал вместе с Робертом американское радио.

Послышался телефонный звонок.

Это был Пэлят. Он сообщил Меленскому, что срочно возвращается на вертолете пограничников в Въэн и оставляет Карпентера на его полное попечение.

— Поразвлекай его. Съездите на озеро Аччен, к Таврату на рыбалку. Транспортом обеспечит Бамбурин.

На озере Аччен рыбачил старый знакомый Меленского Таврат, бывший морской охотник из Люрэна. Лет десять тому назад он неожиданно для всех ушел на Аччен, добровольно возложив на себя обязанности рыбака. Несколько раз жена пыталась вернуть его в село, но Таврат был непреклонен и, похоже, доволен своим новым положением. Он ловил рыбу летом и зимой, зарабатывал значительные по тем временам деньги, которые тратил на обустройство своего одинокого жилища. В нем была радиостанция, небольшой генератор, баня и всегда достаточный запас бензина и угля. В прошлом году он приобрел снегоход «Кавасаки», заплатив за него огромные деньги.

До берега Аччена добрались на вездеходе.

Вечером Таврат угостил приезжих великолепной ухой и запеченным на углях лососем.

Сидели у костра, благо комариное время кончилось и тишина, нарушаемая лишь голосом транзистора, распространилась во всей засылающей тундре.

— Я про переворот услышал еще вчера, — признался Таврат. — По радио. «Голос Америки» сообщает, что вокруг главного правительственного здания в Москве собрались тысячи людей и требуют возвращения Горбачева в Москву. Снаряжается самолет во главе с вице-президентом Руцким в Крым для вызволения пленника.

Таврат слышал, что Россия собирается стать настоящей капиталистической страной, как Америка. А так как все капиталистические страны злейшие враги советских людей, то Россия как бы становится злейшим врагом самой себе. Однако Роберт Карпентер внешне не проявлял никакого капиталистического хищничества, разве только был азартен в рыбной ловле, а, получив дробовик, отправился на резиновой лодке на островок, чтобы подстрелить на вечер уток.

Оставшись наедине с Меленским, Таврат подозвал его к берегу и показал три грузила на ставной сети. Внешне они почти не выделялись среди других камней, покрытые илистой зеленью, но отличались очень заметной тяжестью. Сердце Меленского екнуло. Он поскреб лезвием карманного ножа поверхность необычного грузила, и под слоем илистого налета сверкнул металл.

— Золото? — осторожно спросил Таврат.

— Похоже, — тихо ответил Меленский.

Несколько лет назад ему довелось побывать на прииске Комсомольский в верховьях реки Чаун. Когда-то рыбная, прозрачная река представляла нынче поток густой жидкости цвета какао от истока почти до устья. Еще издали был слышен металлически резкий, жесткий стон огромной драги. А сама она возвышалась над тундрой наподобие доисторического чудища. Начальник прииска показал Меленскому рекультивированный участок тундры на фоне рукотворного лунного пейзажа площадью несколько десятков квадратных метров и грустно сказал: «Чтобы возвратить тундре первоначальный вид, как нам предписано законом, мы должны затратить на это всю полученную прибыль, и даже этого не хватит. Так что по большому счету дешевле — ничего здесь не добывать и все оставить, как есть».

Нетрудно представить, во что превратятся берега этого чудесного озера, когда сюда придут сначала геологи, за ними промышленники с машинами, драгами, вездеходами, рвущими тонкими слой почвы, создаваемый природой столетиями.

Меленский отвязал тяжеленные грузила от сети, повесил обыкновенные камни, а снятые самородки забросил далеко в озеро, на самую глубину.

Вечер долго сгущался над темнеющими водами озера Аччен. Как в зеркале отразились окрестные желтеющие холмы, чуть выше еще светлое небо. Но самой поразительной была тишина, ощутимо густеющая вместе с темнотой.

На Аляске тоже остались такие нетронутые места, вспоминал Роберт Карпентер. Но здесь чистота и невинность природы казались ему какой-то особенной, первозданной. Словно рука творца только что закончила свое творение, и святость чувствовалась во всем окружении. Но если что-то откроют здесь — золото, нефть, газ — вся эта первозданность полетит к чертям собачьим, и здешняя природа вмиг потеряет свою чистоту и невинность. В тундре это особенно заметно. Может быть, потому, что зелень лесов скрывает урон, нанесенный хищнической эксплуатацией. А здесь самый высокий кустарник не выше колена.