Джулиан Барнс - Любовь и так далее

Что на ней нарисовано? Я не помню. Какой-то сельский пейзаж, если не ошибаюсь.

ЭЛЛИ: Она была такой грязной, что поначалу я думала — это какое-нибудь Рождество Христово. Но когда я ее очистила, оказалось, что это жанровая сценка на ферме. Хлев, корова, осел, свинья. Работа талантливого любителя, как это принято называть, что значит: картина не стоит даже холста, на котором написана.

ОЛИВЕР: Эта затасканная история? Этот vieux marron glace? [173] Дословно: старый замороженный каштан (фр.). Избитая история, анекдот «с бородой». Нет, абсолютно нет. Даже и не вспоминаю. Разумеется, никаких предрассудков, кое-кто из моих друзей и вообще… на самом деле, если подумать, то никто из моих друзей… разве что… вы ведь не намекаете, правда?.. Стюарт?., это всего лишь теория, одна из… вы хотите сказать, что он перешел на солнечную сторону улицы, когда был в Штатах… или еще раньше… какой-то смысл в этом есть… две однодневные женитьбы… и он был на редкость смущен и робок, когда я пытался свести их с Элли. Так-так-так. Теперь, когда я смотрю в мой моральный retroviseur, [174] зеркало заднего вида (фр.). это и вправду имеет смысл.

ТЕРРИ: Я выхожу из игры. Только на этот раз — по собственному желанию, а не из-за Стюарта. Я никому ничего не должна. Разбирайтесь сами.

ДОКТОР РОББ: Я не знаю. Я ничего не берусь предсказывать. Это умеренная депрессия. Я не преуменьшаю опасность. Но это отнюдь не клинический случай. Его не надо госпитализировать. Во всяком случае, пока не надо. Мы оставим прежнюю дозу, 75 мг, а дальше — посмотрим. Эту болезнь вообще нельзя прогнозировать, и тем более — с таким пациентом, как Оливер.

Например, на одном из сеансов я попыталась его разговорить. Он лежал на диване в полной прострации и вообще не реагировал на внешние раздражители. Я снова упомянула его семью — имея в виду его мать, — и тут он повернулся ко мне, неожиданно собранный, и сказал этак игриво:

— Доктор Робб, вы относитесь к более «рискованной» группе риска, нежели я.

Это правда: в развитых европейских странах к наиболее «рискованным» группам риска относятся врачи, медсестры, адвокаты, владельцы баров и люди, занятые в гостиничном бизнесе. Причем врачи-женщины относятся к более рискованной группе, нежели врачи-мужчины.

Но мне кажется, что его состояние очень неустойчивое. Я бы даже сказала — хрупкое. Мне даже страшно подумать, что может случиться, если на него обрушится еще один удар.

ДЖИЛИАН: Я не знаю, что случилось с матерью Оливера — покончила она с собой или нет. Я и с отцом его виделась только раз, и, согласитесь, это не самая подходящая тема для беседы при первом знакомстве, тем более, что с Оливером мы об этом не говорили и я даже не знала его мнения на этот счет. Кстати, его отец мне понравился. Такой приятный старик… хотя, как вы понимаете, встреча была несколько напряженной. После всех этих историй, которые мне понарассказывал Оливер, я ожидала увидеть чудовище в человеческом облике, а когда мои ожидания не оправдались, мне — и это вполне естественно, — показалось, что он гораздо приятнее и симпатичнее, чем был, наверное, на самом деле. А еще у меня было чувство, что Оливер если и не хвастался мной перед папой, во всяком случае, представлял меня с гордостью. Я думаю, это нормально. Посмотри, какая у меня жена — что-то типа того. Его отец только невозмутимо посасывал трубочку и не клевал на приманку, к моему несказанному облегчению.

Доктор Робб спросила меня, может быть, я что-то знаю, и я сказала, что однажды залезла к Оливеру в архив, чтобы посмотреть свидетельство о смерти. Хотя «архив» — это громко сказано. У Оливера есть маленькая картонная коробка, на которой написано «Голоса предков», которую я и перебрала как-то ночью, когда он ушел спать. Это — все, что он сохранил от своей семьи. Несколько фотографий, «Золотая сокровищница» Палгрейва [175] Знаменитая антология английской поэзии, изданная в 1861 г. профессором Фрэнсисом Палгрейвом (1824–1897). с именем его матери и датой — наверное, она выиграла ее в школе на конкурсе по выразительному чтению, — маленький медный колокольчик, кожаная закладка с восточным узором, очень старая и потрепанная игрушечная машинка от Dinky Toys — красно-коричневый с бежевым двухэтажный автобус, если вам интересно, — серебряная ложечка из тех, какие обычно дарят на крестины, только Оливер никогда мне не говорил, что он крещеный. Но самое главное — я не нашла свидетельства о смерти его матери. Только свидетельство о смерти отца — оно лежало в отдельном конверте с надписью «Доказательство».