В. всех усыновлял, селил и опекал. Он был «человек-оркестр», и гостей привлекала не столько жилплощадь, сколько атмосфера праздника на ней.
– Чтоб через неделю все это здесь не жило, – заявила я поначалу.
– Ты хочешь водить меня на веревке, как Бармалей обезьянку Чичи? Дело даже не в том, что ты не собираешься расставаться со своим горячо любимым мужем, дело в том, что ты собираешься расстаться с моим внутренним пространством и при этом оставить меня при себе.
Крыть было нечем, я сдалась.
– Хорошая пьеса, – мрачно похвалил он очередную мою пьесу.
– Все мои пьесы отличаются этим, – ответила я с двадцатипятилетним пафосом.
– Ты еще скажи «мое творчество», – фыркнул он, объяснив раз и навсегда, за какой границей человек делает себя пародией. Вообще усмешками и прибаутками он выучил меня всему: как жить, как писать, как разговаривать, как помогать, как разбираться с мерзостью и не увязать в ней при этом, как веселиться, как любить. В постели происходили странные вещи.
– Понимаешь, – путалась я в объяснениях. – В этот момент я слышу музыку, иностранную речь, я даже ее понимаю, я где-то нахожусь, слышу, как шумит река, танцуют женщины, скачут всадники. Каждый раз это разная музыка и разная география, как будто я путешествую…
– Отлично, теперь добавим дыхательные техники, – командовал В., долго занимавшийся йогой, карате, энергетическими играми и обожавший экспериментировать с женским телом.
Однажды я увидела, как на мне отрастают длинные, пушистые белые перья, как я выскакиваю из окна и лечу вверх в искрящуюся золотую воронку, с трудом протискиваюсь в ее узкое горлышко и попадаю в новую, за которой еще одна и еще… Кайф увеличивается пропорционально числу воронок… И я прихожу в себя в ручьях счастливых слез… Мы добавляем какие-то маленькие таблетки. Снова проваливаюсь и вижу себя в военной форме, падающей в темную шахту лифта. Успеваю зацепиться за провода и выступы, срываюсь, снова вцепляюсь и снова падаю, высчитывая, чем лучше упасть, чтобы все закончилось побыстрее, и дико кричу…
Когда я прихожу в себя, В. отчаянно лупит меня по щекам и тоже кричит. Оказывается, я долго была без сознания. На этом духовно-половые эксперименты заканчиваются, я начинаю бояться, и время не лечит этого. У него огромное чувство вины, и мы долго ищем нишу, безопасную для общения.
Я знала, что, когда В. приехал в Москву, он был учеником в буддистской группе некого Самсона. Конечно, мне хочется добраться до первоисточника.
– Никаких координат Самсона ты не получишь. Он серьезный человек, а ты дурью маешься, – отрезал В.
– В тебе говорит мелкая ревность. Ты сам учил, что новый отрезок пути приходит с новым учителем, – подначивала я.
– Можешь налететь покруче, чем со мной. Я – любитель, а он – профессионал, – предостерег В.
Вскоре появилась смешливая славистка из Англии, пишущая о В. диссертацию. Она имела наследный замок и полагающиеся к нему сексуальные зажимы, была брита наголо, не носила бюстгальтера на огромном великолепном вымени и одевалась в никогда не стиранный джинсовый костюм. Она изо всех сил пыталась сойти за свою и потому материлась и там, где должно, и там, где не должно. В особенный восторг ее приводил туалет. Квартира была в старом доме, она дергала за ржавую цепочку бачка и до изнеможения хохотала, услышав в ответ на это грохот и уханье.
– Это есть постмодернизм, бльядь! – кричала она просветленно.
– Он должен уехать со мной. Он – гений. Здесь он погибнет, – однажды сообщила она мне.
– И что же он будет делать в Англии? – ехидно спросила я.
– Писать романы.
– О России?
– Ты думаешь, об Англии нечего написать? – обиделась она.
– Во вторник улетаем. Съезжу посмотрю. А то сижу и сижу на одном месте, – виновато признался он. – Ты же знаешь, между нами ничего нет. Она боится мужиков.
– Давай-давай, все равно ты там больше недели не выдержишь. И кстати, привези мне спираль, а то мой муж на гастролях в Греции попытался на пальцах объяснить аптекаршам, что ему нужна спираль, так они вызвали полицию!
– По-моему, все это время ты общалась со мной для того, чтобы рассказывать о том, какой у тебя замечательный муж, – рявкнул он.
– Это неправда, но с такой уверенностью тебе будет легче поселиться в наследном замке. – И я хлопнула дверью, оставив за ней три года невероятного счастья.
Я ошиблась. Он вписался в альбионскую жизнь, родил трех девочек от славистки, стал второсортным переводчиком русской прозы и пополневшим упакованным господином. Иногда он приезжает в Москву и дает общим знакомым радостные прогнозы ближайшей гибели исторической родины, и потому я делаю все, чтобы с ним не встретиться.
Читать дальше