Наталья Нечаева - Скинхед

«Хороша, — отметил Стыров. — Губа у нашего прокурора была не дура. Так, а что же случилось потом?»

А потом шел пробел. Никакой информации по поводу того, что послужило причиной развода и почему Корнилов отказался от сына.

— Чего так? — холодно поинтересовался полковник у сидевшего напротив заместителя. — Нюх потеряли?

— Чуть дальше отчет о встрече нашего человека с Корниловым, посмотрите — все поймете.

— Нашего человека? Что, казачка засылали? Под каким соусом?

— Представитель кадрового управления Генпрокуратуры, — пояснил Елисеев. — Специально приехал, чтобы выяснить, почему Корнилов скрыл такую важную информацию.

— Выяснил? — Стыров уже нетерпеливо ворошил листочки. — Это?

Значит, наш юный аспирант попал в лапы провинциальной хищницы? Привычное дело. Девчонка окрутила завидного жениха, чтобы остаться в Ленинграде. Молодец. А на первый взгляд и не скажешь, вон глазки какие чистые и честные. Ввели, значит, неотесанную деревенщину в дом, обогрели, обласкали, а она вместо благодарности нагуляла ребенка от соседа. Да, это уже что-то новенькое. Так быстро оперилась? Или — нечаянная любовь?

Полковник внимательно прочел объяснения прокурора по этому факту, даже голос его услышал:

— Для меня это было почти смертельным ударом, я ее безумно любил. И сына. Вернее, тогда я еще думал, что это — мой сын. Мать глаза открыла. У нас в семье все блондины, у бывшей жены — тоже, а мальчик родился смуглым, с черными глазами. Если б не этот факт, я бы, наверное, до сих пор его воспитывал, считая родным. Но — законы генетики, куда денешься?

— И что же, вы кормящую мать с младенцем выставили на улицу? — поинтересовался «приезжий кадровик».

— Как можно! — возмутился Корнилов. — Не звери же, да и к ребенку вся семья привязалась. Полюбили, можно сказать. Перевезли их в благоустроенную квартиру, тоже в центре, мебель, детскую кроватку, одежду — все отдали. И содержали до самой школы. Чего она там одна зарабатывала? Я, правда, ее так ни разу с тех пор и не видел, не смог предательства простить. Но деньги передавал ежемесячно. А потом она квартиру поменяла. Переехала. Вроде замуж вышла.

— Почему же все-таки вы скрыли этот факт своей биографии? — упорствовал въедливый «инспектор».

— Ив мыслях не было, — искренне сообщил Корнилов. — Просто я тот брак и за брак считать перестал, года ведь вместе не прожили, да и ребенок не мой. О чем сообщать? Разве мои коллеги непременно извещают кадровое управление о всех сексуальных приключениях молодости?

«Кадровик» и прокурор вместе посмеялись, как два бывалых мужчины, отлично понимающие друг друга.

— Конечно, если это важно, я могу все изложить, — предложил Корнилов.

— Не стоит, — отмахнулся «проверяющий». — Все, что требуется, я выяснил.

— Смотри-ка, какой принципиальный, — ухмыльнулся Стыров. — По статистике у нас каждый тринадцатый мужик воспитывает чужого ребенка! Воспитывает, не бросает. А наш? Ну а эта гулящая сейчас где? — нетерпеливо постучал он по столу костяшкам пальцев. — Нашли?

— Конечно, — спокойно ответил Елисеев. Но в этом спокойствии полковник уловил такое неприкрытое торжество, что даже заволновался. — Вы просто перескочили несколько листков, вернитесь назад.

Вернулся. Снова стал внимательно вчитываться в текст отчета.

Только выйдя из метро, Валентина сообразила, что не была в этом районе с тех самых пор. С одной стороны, не случалось надобности, а с другой… Она бы и под автоматным дулом сюда не пошла. Отчего-то вдруг показалось, что вот сейчас выверни за угол, и столкнешься с Аллой Юрьевной… Валентина даже споткнулась и чуть не упала, так ожгла и стреножила ее эта нечаянная глупая мысль…

— Жалко, Ватрушева, — пожевал губами завкафедрой. — Ты, наверное, не понимаешь, от чего отказываешься. Это же аспирантура! Тебе с твоей головой…

— Понимаю! — кивнула Валюша. — Только я уже не Ватрушева, а Корнилова. И не могу я сейчас. А вот через годик-другой на заочное… Возьмете?

— Поглядим. — И завкафедрой потерял к ней всяческий интерес.

Год прошел как в сказке. Отдельная комната, любимый муж, интересная работа. По Валюшиному настоянию Алик помирился с родителями. И даже раз в неделю ходил к ним в гости. Один. Без супруги. Впрочем, ее туда и не звали.

Следующий май выдался неимоверно сырым и холодным. Просто не май, а ноябрь: что ни день, то дождь. Да еще с ветром. Нева вспухала и пенилась до кромки парапетов, как закипающее молоко. Небо пучилось мокрыми пузырями черных туч, озноб пробирал прямо до промерзших кишок. По ночам, насытившись друг другом, молодые супруги мечтали, как в августе поедут на море. Алик оформил в профкоме заявку в студенческий лагерь под Сухуми, путевки стоили копейки, так что они вполне могли себе позволить. Именно в том мае она и поехала в Баку.