Наталья Нечаева: Скинхед

Плакса продолжает орать, отмахиваясь от Бимки руками.

— Убери собаку, ублюдок! — слышит Ваня откуда-то сбоку бас, даже не бас, а рык, страшный и хриплый. — Убью!

— Бим, — кричит Ваня, — ко мне!

Щенок на секунду застывает, потом подхватывает с земли мячик и снова бросается к девчонке, отчаянно желая утешить ее самым главным свои сокровищем.

Огромная темная туша проносится мимо Вани, отшвыривает его наземь ударом локтя. Падая, Ваня видит, как шлепается в клумбу точно так же отброшенная с дороги Катюшка. Истошно и жалобно, перекрывая девчачий плач и громкую ругань лысого, взвизгивает Бимка. Видно, носатый пнул и его со всей дури…

— Ну-ну, — слышится ласковый хриплый голос, — иди к папе. — И дальше какие-то быстрые ласковые слова на непонятном гортанном языке.

Носатый подхватывает плачущую девчонку на руки и быстро, не оглядываясь, уносит ее к машине. Звук мотора, визг резко взявших с места колес.

Ваня отряхивается, поднимает дрожащую, испуганную Катьку, берет на руки скулящего щенка.

— Бимочка, — Катюшка гладит собачьи уши, — тебе больно?

Пес, жалуясь, громко и судорожно вскуливает.

— Бимочка… — По Катькиным щекам ползут крупные прозрачные живые горошины. — Зачем он так, Вань? Что мы ему сделали. Злой, злой дядька! И Амина злая! Она никого не любит. И жадная! И все время ябедничает!

Ваня пристегивает поводок, берет за руку сестренку.

— Пойдем? — Он не знает, что сказать. Слишком все быстро и неожиданно. И в самом деле — за что?

Они едва заворачивают за угол, как рядом, круто развернувшись в тесноте переулка, тормозит машина. И Ваня еще не успевает сообразить, что автомобиль — тот самый, на котором только что уехал носатый… Если б сообразил, если б в тот момент не высмаркивал плачущей Катьке сопли из носа…

— А ну стойте, ублюдки! — Лысый вываливается из машины и преграждает им дорогу. — Собаку на людях дрессируешь? Черных не любишь, да?

Ваня и Катя останавливаются как вкопанные, а Бимка, впервые в своей недолгой жизни, вздыбливает холку и пробует рычать. Неумело, по-щенячьи, не злобно вовсе, а скорее, удивленно.

— Что? — взвивается мужик. — Ты на меня еще и хвост поднимаешь?

Он наклоняется к щенку, и от ярости, перекосившей носатое лицо, Ване становится еще страшнее. Испуганный Бимка, прячась за ноги хозяина, громко и звонко тявкает.

— Дяденька, — плачет Катька, — он не кусается! Он маленький!

— А большим уже никогда не будет!

Одним движением лысый хватает щенка за шкирку и, с силой размахнувшись, впечатывает собачью голову в близкий угол дома…

Дом, не выдержав этого сильного удара, подламывается в самом основании, как детский грибок в песочнице. И начинает заваливаться набок, бесшумно и страшно, накрывая своей величавой массой распластанное под водосточной трубой маленькое пятнистое тельце с кровавым месивом вместо веселой ушастой мордахи. Тяжелые кирпичи валятся на застывшую в немом жутком крике Катюшку, самого Ваню, почему-то лежащего на раскаленном тротуаре.

— Катька, — хочет оттолкнуть он сестренку от страшного места.

— Она дома тебя ждет, — шмыгая носом, извещает мать. — Даже в школу сегодня не ходила, говорит, Ванечка придет, а вдруг у него ключей нет…

— Бимка…

— Так это же он тебя нашел! Я говорю, пойдем Ваню искать, догадалась его с поводка спустить. Он как помчался! И оглядывается, меня зовет: мол давай шевелись быстрее. А я же, как он, не могу, у меня же всего две ноги, а не четыре.

Ваня чувствует, что мать очень боится. Оттого так и тараторит, подхихикивая, чтоб не разреветься, наверное. Чего пришла? Сидела бы дома с Катькой, а он бы отлежался да сам и вернулся. Только бы отдохнул немного.

— Иди домой…

— Заговорил, слава богу! А я уж думала, ты бредишь. Горишь весь. Температура у тебя, сыночка. Вставай потихоньку. Что тут в подвале лежать? Страшно… Я уж прямо не знаю, как решилась за Бимкой спуститься. Чуть от ужаса не умерла.

Мать не врет. Она и в самом деле жуткая трусиха, и Ваня ее за это презирает. Ну, скажите, как можно бояться жуков и пауков и даже божьих коровок? А когда Ванин одноклассник пришел к ним в гости с ручной белой мышкой, красноглазой красоткой Дунькой, мать вообще грохнулась в обморок. По-настоящему. Хорошо, что не на живот, а то вполне могла бы еще неродившуюся Катюшку придавить. И отчим, приведя ее в чувство вонючим нашатырем, матюками и пинками выгнал из дому Ваню вместе с другом и Дунькой. Хотя если матери кого и стоило бояться, то это отчима. Лично Ваня ненавидел его лютой ненавистью, а терпел его по одной причине: отчим был сильнее. А потом еще из-за Катьки. Уж очень она его любила и лицом уродилась точь-в-точь. Только отчим был страхолюдина, помесь гориллы с крокодилом, а Катюшка — красавица. И очень добрая. Да и вообще, Катька — единственное существо, кроме Бимки, кого Ваня любит. Мать он, конечно, тоже любит, но не так, как Катьку, а как любят убогих или больных скорее, жалко ее, да и все.