Наталья Нечаева - Скинхед

— Проходи, Колун, не стесняйся! — Трефилов проталкивает в дверь могучего рослого парня. — Раздевайся, у нас тепло, чаю налить?

— К делу! — коротко бросает гость и таким же коротким движением сбрасывает с плеч куртку, открывая мощные руки, на которых поверх черно-красной татуировки корявятся свежие, еще не зажившие шрамы.

— О! Колун! — присвистывает Трефилов. — Откуда раны? Свежак?

Путятя свой, Путяте сказать можно:

— Помахались немного. Черный такой настырный попался! Я ему в бубен, а у него нож. Пришлось свой достать.

— Ладно, Колун. Вот продюсер, — Трефилов показывает на скромно молчащего за столом Стырова. — Посмотрел твое творчество, заинтересовался. Хочет на Западе продвигать. Новые шедевры принес?

— А то, — довольно кивает Колун, протягивая сидишку.

Вместе с первыми аккордами тревожной музыки на экране появляется знаменитая решетка Летнего сада, голубое сверкание Невы с солнечными зайчиками. По набережной идет девушка. Навстречу — группа кавказцев. Девушку окружают, жадные грязные руки тянутся к стройному телу, на омерзительно небритых лицах — похоть и злость. Девушка кричит, с нее срывают блузку. Откуда ни возьмись в кадр врывается группа скинов. Они разбрасывают в стороны насильников, начинают бить их ногами. Кавказцы орут, прикрывают руками головы, но бесполезно. Брызги крови на парапете, на одежде, на жалких испуганных лицах. Один из скинов берет за руку плачущую девушку и уходит с ней по набережной в лучах заходящего солнца. Видимо, прямиком в светлое будущее. На бесстрастном граните корчатся в предсмертных судорогах окровавленные тела. Мстители покидают поле брани, обнявшись, не оглядываясь. «Мы за русский порядок, мы за белых людей!» — торжествующе голосит закадровый пиит.

— Здорово! — восхищенно выдыхает Путятя. — Растешь, Колун! Просто Леня Рифеншталь!

— Что за жид? — настораживается гость.

— Лучший кинорежиссер Третьего рейха, — поясняет Трефилов.

— А… — расслабляется Колун. — Вот еще из нового… Стыров внимательно смотрит на экран. Хотя и так ясно, что он там увидит: заурядное махалово. На улице, в электричке, на рынке. Сюжеты Колуна оригинальностью не отличаются: гнусные кавказцы, таджики или китайцы, бритоголовые парни. Кровь. Колун у скинов авторитет. Снятые на видео документальные свидетельства акций товарищи по борьбе шлют ему со всей страны. Он отсматривает, монтирует, озвучивает. То есть создает художественную летопись русского расизма, которая потом расходится по организациям.

— Самый последний фильм, — сообщает Колун. — Чисто художественная лента.

Среди светлых берез и глазастых ромашек на уютной полянке установлена виселица. Люди в белых ку-клукс-клановских балахонах подводят к ней скрюченную фигуру с мешком на голове. На груди приговоренного висит табличка «Я продавал наркотики русским детям». Балахоны ставят наркодельца на табуретку, общее «Хайль!», и вот уже мертвое тело устрашающе колышется в петле.

Суровые ребята перерубают веревку, сдергивают мешок. Во весь экран страшное азиатское лицо с вываленным языком. Хрясь! Топор перерубает лицо пополам, еще несколько точных взмахов, и разрубленный на куски казненный отправляется в жарко пылающий костер.

Сквозь прорези балахонов — сверкающие благородной ненавистью глаза.

«Не позволим черным тварям топтать русскую землю!» — говорит один.

«Вступай с нами на тропу священной войны против веротерпимости, толерантности и мультирассовости!» — четко выделяя каждое слово, призывает второй.

— Ну? — Колун просто раздут от гордости.

— Гениально! — хлопает в ладоши Трефилов. Стыров, выражая всем свои видом абсолютное восхищение, что-то быстро говорит Трефилову по-английски.

— Он спрашивает — какой национальности хачик?

— Кто к нам наркоту везет? — покровительственно спрашивает Колун. — Узбеки, таджики — азиаты, короче. Ну и черножопые.

— Он говорит, что этот похож на казаха…

— Может, и казах. Какая разница? Их всех мочить надо.

— Казаха надо убрать, — с сильным акцентом произносит Стыров. — Нельзя.

— Почему? — недоумевает Колун.

— Политика! — поднимает вверх палец просвещенный Путятя. — У них на казахов свои виды. Космос там, нефть…

— А! — понимающе кивает Колун. — На кого поменять-то? На таджика? Или на чеченца?

— Сам решай, ты же автор. На азера можно. Или дага.

— Нет базара, — соглашается Колун. — А деньги?

— Принесешь — получишь, — спокойно улыбается Трефилов. — Ты же меня знаешь!