Михаил Идов - Кофемолка

Пока мы с Ниной обменивались взглядами, Орен прошелся по комнате, как мультипликационный смерч. Все, что он предлагал выкинуть, действительно кидалось: у входа быстро выросла гора ненужных вещей. Эксперимента ради я решил спасти латунное бра в форме рога изобилия.

— Эй, Орен, — сказал я. — Может, эта штука пригодится в кафе? Дешевка, но мне нравится.

— Ошибаешься, — отрезал Орен, вырвал лампу у меня из рук, взвесил ее на ладони, подбросил и отфутболил на вершину мусорного кургана. Я, кажется, начинал понимать некоторые детали израильской внешней политики, которые прежде от меня ускользали.

Бригада Орена состояла из четырех смешливых пареньков, двух поляков и двух доминиканцев. Они были исключительно жизнерадостной командой, постоянно трепались о барышнях и поддевали друг друга по национальному признаку. Кшиштоф и Владислав доминировали в беседе, Диего и Пепе — в выборе музыки: работа шла под разбитной ритм реггетона, чудовищного жанра латиноамериканской музыки, которому в Нью-Йорке только что посвятили целую РМ-радиостанцию. Реггетон не имел ничего общего ни с регги, ни, собственно, с тоном. На мой слух он звучал как рэп поверх этакой тяжелой польки, бум-чака-бум- чa . Так что, возможно, и поляки в нем что-то находили.

Я очень хотел им всем понравиться. Наблюдая, как четыре человека ползают на карачках, укладывая для меня кафель, в комбинезонах, так равномерно и обильно заляпанных, что они приобрели фактуру жести, я стыдился своих льняных брюк, своих сандалий. Моя одежда казалась мне колониальной. Роль пана заказчика была для меня нова, и странно было думать, что наш благородный путь в мир физического труда — лучше быть волом — начался с найма волов поувалистее. Я решил, что Диего, Кшиштоф, Пепе и Владислав должны видеть во мне равного, даже если это означало, что я буду делать и говорить все, что они теоретически могли бы от меня хотеть. Это желание переросло в нервный тик, странный, натянутый, асексуальный флирт. Я стал, выражаясь по-ленински, политической проституткой. Я накупил простой, недорогой одежды, которую носил на стройку, — рваные джинсы «Фэйк Лондон», стоившие мне две рецензии в «Киркусе» на закрытой распродаже, и стопку графитовых футболок из «Американ Аппарел». Я начал принуждать себя читать новости спорта и вскоре заучил достаточно фактов, чтобы со знанием дела поддакивать мужской беседе. Выяснилось, что у «Янкиз» выдался крайне неудачный сезон, что «Метс», наоборот, превзошли все ожидания и что открывалась реальная перспектива чего-то под названием «сабвейный чемпионат». [27] «Сабвейный чемпионат» — тот редкий случай, когда обе бейсбольные команды Нью-Йорка выходят в финал и фанаты могут курсировать со стадиона «Янкиз» на стадион «Метс» и обратно на метро (сабвее). Также оказалось, что в бейсболе есть больше чем один человек по имени Эрнандес.

Еще я пытался вовлечь Кшиштофа и Влада в разговоры на панславянские темы — и был встречен стеклянными взглядами. Их не интересовали ни пакт Молотова—Риббентропа, ни актриса Барбара Брыльска, ни даже их невоспетый соотечественник Георг Колыиицкий. Более того, бригада напрягалась каждый раз, когда я пытался встрять в беседу. Возможно, они думали, что я прощупывал почву для того, чтобы урезать им плату.

Наш ремонтный бюджет составлял 58 тысяч долларов — все, что осталось от оговоренного ранее капиталовложения ста тысяч после того, как Ави угостился шестимесячным залогом, а наш инвестиционный фонд оштрафовал нас на 12 тысяч за преждевременное изъятие. (Мы с Ниной совершенно забыли, что деньги были вложены на шесть лет как минимум, чтобы максимизировать ежемесячные дивиденды.) Подобной суммы не хватило бы на настоящего архитектора, так что мы распланировали интерьер сами. Я не горжусь этим фактом, но за те шесть недель, что занял ремонт, Орену зачастую приходилось работать с салфеток.

Бывшая «Будка» имела необычный план — при взгляде сверху он напоминал змею, проглотившую сперва игральную кость, а затем кубик Рубика. Помещение начиналось с короткой, узкой прихожей, которую теснило парадное по другую сторону хлипкой стенки, затем расширялось в квадратный обеденный зал, сужалось снова, чуть раздавалось в районе кухнетки и, наконец, заострялось до треугольного коридорчика, косо упирающегося в дверь туалета. Задача состояла в том, чтобы заманить посетителей глубже бутылочного горлышка. Мы решили в меру сил открыть фасад, что означало застекленные створчатые двери вместо витрины. Стены основного помещения было решено обшить темным дубом от пола до цоколя на уровне глаз; выше комнату перепоясывала полоса рельефных обоев с египетскими мотивами, а за ним эстафету перехватывала многослойная масса винтажных плакатов до потолка. Заказанная по Интернету антикварная витрина для тортов за четыре тысячи долларов, с охлаждением и латунной отделкой, — похожая на ту, что Нина видела в ресторане «Паяр», только еще лучше, — ехала из Брюсселя. Я задумывался, не заказать ли у портного по соседству форменные жилеты для официантов (серые, елочкой, с перламутровыми пуговицами, возможно даже из винтажной шерсти, в дань уважения истории района), но в отсутствие официантов эта идея, пожалуй, слегка опережала свое время.