Геннадий Падаманс - Хиросима

И вот я спешил со своим деликатесом к месту утренней битвы. Погода испортилась окончательно, неистово снежило — и все коты куда-то исчезли. И мой знакомец. Зато люди возвращались толпою с работы и озирались, на меня озирались, чего я брожу по кошачьей тропе. Я возмущался: ну что им всем надо, одним пьяным больше, одним пьяным меньше…

Стемнело. Фонари канули в Лету вместе с советской властью, продолжать поиски не имело смысла, разве что сунуться в подвал, там мой Цезарь вполне мог отлёживаться. Но, увы, сам-то я Цезарем не был, экспедиция по чужому подвалу так и осталась в проекте. Я поплёлся домой.

Наутро вышел пораньше. Цезарь бродил по своей территории как ни в чём ни бывало, я устремился к нему, однако чем ближе подходил, тем больше смущался. Цезарь раньше казался мне полностью белым, но теперь получалось, что верх спины его рыжеватый. Или я обознался? К тому же кот, поначалу с достоинством, а потом совсем неприкрыто стал от меня удаляться. Тщетно я всячески манил и щеголял своей красочной банкой. Опять неудача.

В электричке, в автобусе я натужно гадал: «Цезарь — не Цезарь»… Но что мог отгадать? Непростая загадка. Цезарь не боится овчарки, но бежит от меня… От меня с деликатесом. Парадокс. Или вовсе не парадокс… Или Цезарь — на то он и Цезарь, в признательности не нуждается, в подачках тем более. Ведь истинный Цезарь не брезговал протухшим маслом, почему же Цезарь четвероногий должен стремиться к деликатесам?… Я едва не проехал свою остановку, завязнув в бесплодных предположениях. Только лопата и тачка утихомирили.

Сыпал снег, скрипело колесо, подвывал ветер — так уже было, и так ещё будет. Главное помнить: день имеет две вехи, обед и отбой, сначала обед, а после — отбой, обед и отбой, р-раз — два… Я помнил — и рабочая пятница кончилась, как и четверг, и среда, и вторник, и понедельник — р-раз — два…

Вечером, войдя в подъезд, с удивлением обнаружил почтовые ящики. Один из них считался моим. Оставалось выудить ключик из связки.

Ящик буквально ломился. Рекламка, счёт за квартиру, счёт за телефон, письмо от Инкогнито и письмо… из Французского посольства.

Я медленно отматывал ступеньки на свой третий этаж, ворох бумаг тяжелил руку, тусклый свет мешал разобраться со штемпелями и цифрами; на рекламке, напротив, литые массивные буквы врезались в глаза — однако я хотел чаю, горячего супа, а зубные протезы — да, конечно, но после, потом, не сейчас, как-нибудь.

И я попил чаю. И сварил суп. И ещё посмотрел по телевизору, как там воюют в Чечне и в Югославии, и сколько ещё самолётов упало, и даже прослушал прогноз погоды: ночью до минус двух, зато днём до плюс трёх. Все дела мои исчерпались, разве что два письма на столе временами взывали — я подходил, ощупывал, взвешивал и не мог отдать предпочтение, колебался; наконец кинул жребий. К вскрытию выпало посольство — и я с перепугу взялся за Незнакомца.

Он называл меня спасителем (с маленькой буквы, увы…) и братом по духу. Он действительно прочёл мой роман и утверждал, как будто вполне трезво, что готов носить его на руках (надо же…). А еще моему брату по духу было стыдно за ненависть. Он прилагал очередную стопку чудных стихотворений и сознавался, что всё-таки бездарь, что его Хиросима не пройдена. Сознавался с вопросом… Если б жена могла написать мне столь лестно. Но жена есть жена, а Незнакомцу я тут же заочно поведал, что никто никогда не ответит за человека: бездарь ли тот. Только он сам, его сердце, знает ответ.

Долго я сидел за столом. Что-то чиркал на белом листе, рисовал. Но что я мог рисовать? Чёрточки, палочки, хвостики. Стрелку. Заглавные буквы. Потом я выписывал дату (6.08.1945) и складывал цифры, чтоб получить сумму. Сумму и две точки в конце, друг за дружкой, двуточие. Сумма меня вполне устраивала, не зря же я её получал раза четыре. И я чертил плюс. Большой жирный плюс. И рядом, для симметрии, минус. И улыбался загадочно. И обводил всё в кружок: сумму с двуточием, плюс и минус, стрелку, что-то ещё… закорючки. И подписал свою иллюстрацию «Геройская схима». И сунул в стол. А затем развернул настольную лампу и направил сноп света на потолок над трюмо. Нет, мне ничего не приснилось — царапинки проступали и при электрическом свете. Теперь я не поленился, поднялся и перерыл несколько книжных полок — просто вывернул на пол — но нашёл-таки нужное. Зигзаг в виде молнии означал целостность и энергию Солнца. Путь, которого стоит придерживаться. Узел наподобие петли обещал плодородие, новые начинания. Лучше и не придумаешь!