М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1

- Пионеры, ah so, - сказал старый Фогель.

- Дело не только в пионерах. Пороки общества, - сказал Гриша Гузкин, - к моему великому сожалению, укоренены в нашей истории. Знаете ли

вы, как тяжело пробиться свободной мысли через асфальт прошлого.

- Прекрасный образ, Гриша, - сказал Фогель-сын. - Асфальт прошлого. Коммунизм, колхозы, пятилетки, пьянство, антисемитизм…

- Вот, говорят, арийский антисемитизм, - заметил Фогель-отец. - В нас и не было никакого антисемитизма. Никогда!

- Как вы правы, - вежливо поддержал Гузкин, - в русских антисемитизма гораздо больше, чем в немцах. О, как там, в России, развит антисемитизм! Зоологический!

- Ah so! В самом деле?

- О, вы не поверите! У русских комплекс неполноценности по отношению к евреям, и они компенсируют его звериным антисемитизмом.

- Ah so! А здесь совсем не так! Никакого комплекса неполноценности. Вот ни капельки. Kein Tropfchen! У меня, например, никогда не было.

- Вы же цивилизованный человек, европеец.

- Ja, ja. Но я, например, воевал на Восточном фронте. Пришлось.

- Что ж, вы - солдат, - вступился Гузкин за честь немецкого мундира, - что делать? У вас не было выбора. Я уважаю в вас честного противника, - вежливо сказал Гриша.

- Да, я просто солдат, - подтвердил старый фашист, - сам приказов не отдавал, кстати, я за всю войну и еврея-то ни одного не видел. Какой же может быть антисемитизм, если я евреев не видел? Нет, был один случай - на Украине, мы стояли недалеко от Винницы, Winnitza, richtig? - фашист мечтательно поднял взгляд к потолку, предаваясь воспоминаниям. - И мимо нас провели колонну каких-то людей. Утром было дело. Морозное утро, вообще, страшно холодная была зима. Der Ора Frost! Как вы живете в таком климате?

- Ужасный климат. - Гузкин развел руками. Ему неловко было за российскую погоду.

- Ja. Ja-ja. Значит, шла колонна. Я помню еще спросил, кого ведут. Мне сказали, что евреев. Но куда они шли, зачем? Lieber Gott, я не имею никакого понятия.

В гостиную вошел Оскар и, прервав паузу (а Гриша не нашелся, что сказать), проводил к диванам новых гостей. Гости расселись, им разнесли шерри, и они стали кушать оливки. Гриша подумал, что не стоит есть так много оливок: хорошо бы сохранить силы и на обед - из-за дверей в столовую тем временем неслись головокружительные запахи, там накрывали на стол, и Оскар, видимо, действительно был отменный кулинар. На первый взгляд было не очень понятно, зачем усаживать гостей сначала на диван, а не сразу провожать к столу, который давно накрыт. В России, например, делали всегда именно так. Однако Гриша догадался, что это делается нарочно, чтобы подчеркнуть, что духовная пища важнее материальной - ведь не покушать сюда пришли гости, но пообщаться. Их проводят потом и к столу, дайте срок, но десять минут гостям полагается отбыть на диване, в некотором удалении от закусок. И чтобы они смогли это вытерпеть, им подают сухой шерри и оливки. И насколько это тактичнее, чем принятый в России обычай, где гостей рассаживают, точно свиней у корыта - мол, лопайте, вы ведь затем и пришли. Нет, здесь пришли поговорить, обменяться мнениями, высказать убеждения, а это поважнее, чем еда. Свободная страна - и культура лишь подчеркивает эту свободу каждой деталью быта. Вот ты сидишь, свободный художник, положив ногу на ногу, и не торопишься наброситься на еду, - просто потягиваешь шерри, рассуждаешь о жизни. Гриша оказался рядом с журналисткой, бравшей у него интервью еще в аэропорту Тегель. Теперь на ней было платье с вырезом на груди, и стало видно, что она вовсе не мальчик. Она сказала, что это ее удовольствие видеть Гришу опять, а Гриша, научившийся, как надо отвечать, сказал, что удовольствие целиком и полностью его, Гришино. Они даже поцеловались, как это принято в Европе меж знакомыми, то есть потерлись щеками - сначала левыми, а потом правыми. Человек, которого представили как барона, сказал Грише, что он не может ждать, когда же начнется беседа об искусстве, но едва Гриша собрался удовлетворить его прихоть, как понял, что это просто такое вежливое выражение, а на самом деле подождать барон прекрасно может. Барон, как объяснили Грише, возглавлял правление, или, как здесь выражались, «борд» музея. Этот борд и решал, какие картины показывать, какие - нет, на какие выставки давать денег, а на какие нет. Барон набрал полную горсть оливок и, нимало не опасаясь, что перебьет себе аппетит перед обедом, поглощал их одну за другой, как автомат.

- Где вы проводили август, барон? - спросил Оскар, и на лице его нарисовалась живейшая заинтересованность.