М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1

В Дюссельдорфе, например, его поселили в гостинице, где в номер к нему утром вкатили столик с завтраком - свежевыжатый сок, яйца всмятку, настоящий кофе; Гриша пил кофе в халате и с утренней газетой, будто он герой фильма. Немецкий язык давался легко, и фразу «какой нуммер у моего циммера?» портье понял легко. О, с просвещенными людьми можно найти общий язык. В полдень за ним зашел директор знаменитого дюссельдорфского Кунстхалле, того самого музея, где когда-то выставлялся легендарный Йозеф Бойс, кумир прогрессивной молодежи. Да-да, именно Бойс, герой авангардного искусства, который мазал живого зайца медом и драпировал мешковиной пианино, тот самый Йозеф Бойс, который говорил юношам, желавшим приобщиться к новому искусству: берите топор и рубите картины, - словом, как любил выражаться Леонид Голенищев, радикальная, культовая фигура. И вот теперь Гузкин в том же музее. Гузкин, волнуясь, прошел по залам, постоял подле зачехленного в мешок пианино, поклонился чучелу зайца, намазанному медом.

На обед он был зван домой к директору музея Юргену Фогелю.

Юрген был аккуратный господин с гладким лицом и в голубом галстуке; аперитив пили в гостиной, закусывали шерри оливками; сидели на диванах, поставленных вокруг низкого столика. Жены у Юргена Фогеля не имелось, зато в доме присутствовал друг - энергичный господин по имени Оскар и по профессии дантист.

Энергичный господин протянул Гузкину холеную руку и отрекомендовался так:

- Не люблю свое имя, меня должны были назвать Отто, в честь деда. После войны немцы стеснялись своих корней, давали детям французские, испанские, польские имена, лишь бы отмежеваться от прошлого. Возник этот нелепый вариант - впрочем, я привык. Согласитесь: Отто Штрассер - звучало бы вызывающе.

- О да, - согласился Гриша, недоумевая, в чем состоит вызов, - безусловно!

Он осторожно улыбнулся, так, чтобы можно было подумать, что он ценит осмотрительность родителей Оскара, а с другой стороны, слегка посмеивается над ней.

- Живете вместе, в одном доме? - с любопытством спросил Гриша.

- Да, и прекрасно справляемся. Оскар - первоклассный повар.

- Почему не накормить друга, если это не доставляет особых хлопот? Женщины преувеличивают трудности кухни, - сказал Оскар, - к тому же время, проведенное на кухне, я посвящаю музыке: слушаю записи великих исполнителей. Сегодня вы будете есть легкое рыбное блюдо, вдохновленное Дебюсси, а мясное потяжелее - я слушал Рахманинова.

- Оскар - не совсем обычный дантист, - заметил Юрген, - уверяю вас, Гриша, он намного образованнее иного гуманитария. Именно Оскар и научил меня понимать искусство. Поверьте, скоро вы обнаружите, что в нашем обществе врач - фигура вовсе не удаленная от прекрасного.

- Это разумно, когда два холостяка решают жить вместе. Вы давно догадались, что так удобнее? - продолжал Гриша бестактные вопросы.

- Уже десять лет.

- И радуемся каждый день, - добавил Оскар.

- Десять лет! - восхитился Гриша. - Какой исключительный пример дружбы. - Он прикинул, получилось бы прожить с Пинкисевичем десять лет под одной крышей, и отверг эту идею.

Оскар извинился и ушел на кухню дать распоряжения прислуге. В гостиную вошел новый персонаж Гузкина представили старому сухому человеку с лицом, похожим на раздавленную вафлю - оно сплошь состояло из трещин и морщин; глаза однако смотрели бойко. Старик плеснул себе шерри и устроился в кресле.

- Мой отец приехал провести с нами пару недель. Наконец-то Оскар сможет поговорить о музыке - я в ней профан. Это Гриша Гузкин, крупнейший художник России. Отец, кстати, бывал в России, - сказал Юрген.

- А, вы бывали в России, герр Фогель? Давно ли?

- Ja, много лет назад.

- Обязательно поезжайте теперь - там много перемен.

- В России наконец победила демократия, - объяснил Фогель-младший отцу.

- Ah, so. Давно пора. Не знаю, как вы жили раньше, - Фогель-старший нахмурился, - общество показалось мне довольно нецивилизованным.

- Да, вы правы, - горько сказал Гриша Гузкин и деликатно скушал оливку, а косточку положил в пепельницу, - Россия отброшена в своем развитии на много лет назад коммунистической диктатурой.

- Но искусство, - вставил Фогель-сын, - искусство Россию спасет. Как это предсказал Достоевский. Вот Гриша, - объяснил Фогель-сын Фогелю-папе, - Гриша делает по-настоящему радикальное искусство. Он обличает пороки своего отечества.

- Это правильно, - сказал Фогель-старший.

- У Гриши есть полные сарказма полотна. Невозможно смотреть без искреннего смеха на этих фанатичных пионеров. Такие бетонные лица, ха-ха-ха!