М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 1

- Боюсь, это нереально. Ваши деньги плывут сейчас по Тихому океану (депутат Середавкин отправился в круиз с семьей), ваши деньги трудятся. Неужели вы хотите, чтобы я остановил их работу?

- Проще сказать, что вы обманули меня и присвоили мои сбережения. Верно?

- Врач никогда не крадет. Бывает - пациенты дарят сами. Ваши деньги в сохранности, вы регулярно получаете проценты, и, если хотите изъять всю сумму, мы напишем запрос в трастовую компанию, отзовем средства, закроем обязательства, и - с потерями, разумеется - извлечем ваши деньги в течение полугода. Поймите, мой дорогой, нельзя одновременно быть богатым - и не жить по законам мира, который это богатство производит. Мир всегда прав.

- И откуда у вас, у дантистов, столько самоуверенности? - спросил Струев, и Гриша замешкался с переводом.

- Переводи аккуратно, - сказал Струев, - скажи ему так: вероятно, у зубных врачей есть профессиональное чувство безнаказанности.

Гриша перевел, и Оскар Штрассер посмеялся.

- Но это только до тех пор, пока не попадется человек, который не ходит к дантистам. Вы вернете мне все. Сразу, сейчас. И берегитесь меня обмануть.

- Позвольте, вы, кажется, мне угрожаете?

- Да. Вы заметили?

- Если вы хотите знать мое личное мнение, - сказал Ефим Шухман, - если вы спросите лично меня, то я считаю, надо наносить точечные удары. Лично мое мнение, что следует минимизировать потери среди гражданского населения.

- В конце концов, - согласился Жан Махно, - мы именно их хотим освободить. Было бы нелогично их же и убивать.

- Кого-то убить придется, - сказал Кристиан Власов, - совсем без этого нельзя.

- Хорошо бы не всех подряд, - сказал Махно, - а то и демократии учить будет некого.

- Ну-ну, не будем преувеличивать. Ну, сколько мы убьем единиц мирного населения? Полагаю, не больше чем сто - сто пятьдесят единиц.

- Хорошо бы, - сказал Бердяефф, - а если больше?

- Ну, даже если тысячу единиц. Возьмем крайнюю цифру - полторы тысячи единиц. В масштабах исторической задачи - это крайне незначительные потери.

- Что же вы мне сделаете? - спросил с улыбкой Оскар. - Не забывайте, мой друг, мы здесь в цивилизованной стране. Вы не привыкли к правовому обществу, знаю, но тут, у нас, в нашем обществе, действуют законы. Помимо прочего - я уважаемый гражданин этого общества. Скажу больше: кровь, которая циркулирует по организму мира, - направляется мной. Разумно ли мне угрожать?

Оскар Штрассер посмотрел на Струева снисходительно.

- И даже не будь этого, - он оглядел Струева, - шансы у нас не равны.

- Опомнись, Семен, - вымолвил ошеломленный Гузкин. Он переводил реплики, смягчая интонацией смысл слов. От себя он добавил Струеву: опомнись.

Оскар был не только ухоженный мужчина, то есть обладал хорошим гардеробом, модной прической и отличными зубами, но он был еще и спортивным мужчиной. Помимо регулярных занятий в фитнес-клубе, он играл в поло и гольф, ходил на яхте и поднимался в горы. Стройная фигура, развернутые мечи, альпийский загар - Оскар скептически посмотрел на сутулого Струева, который курил сигарету за сигаретой. Зачем же, зачем он провоцирует его, панически подумал Гузкин и испугался за своего европейского друга. Он увидел в этот момент в Оскаре воплощенную западную цивилизацию - рыцаря, который готов сражаться по всем рыцарским правилам с человеком, не признающим никаких правил. Он даже представил себе их возможное столкновение.

- Не советую вам, - сказал Оскар, - даже пробовать. Последствия будут неприятными.

Атмосфера опасности, та особая атмосфера, которую Струев приносил с собой всюду, куда бы ни входил, сгустилась в комнате. Трудно было определить это чувство именно как опасность - просто как-то нехорошо делалось в присутствии Струева, как-то излишне нервно. Можно было принять это чувство за неустроенность, или тpeвoгy, или возбуждение; какая-то несомненно нездоровая атмосфера возникала там, где присутствовал этот человек. Так бывает, когда в дорогой ресторан с улицы входит клошар - и с ним вместе входят сырость, болезни и беда неизвестных посетителям ночных улиц. Иногда казалось, это ощущение Струев создает искусственно - тем, что вечно торопится и нигде не сидит долго. Или, может быть, так казалось оттого, что все знали, что у него нет никакого дома и ему не за кого переживать? Или тому было причиной знание о его прежних выходках - часто грубых и всегда неожиданных? Может быть, его нехорошая ухмылка, его неухоженный рот, кривые желтые зубы создавали это чувство? Особенно невежливым было демонстрировать этот ужасный рот дантисту; Струев усмехался, глядя на Оскара, и Гриша чувствовал, что атмосфера тревоги и опасности, которая исходила от Струева, опять стала в комнате такой плотной, что и дышать сделалось трудно. Ничего не произошло, разговор был неприятным - и только, но чувство беды словно разлилось по комнате. И аромат духов, все еще витавший в апартаментах Марэ, не помогал.