Андрей Войновский - Врачеватель. Олигархическая сказка

– Димка, здорово, сын. Это я, твой отец. Удивлен? Ты там как, над книжками корпишь или в пабе с девочками? Ну молчу-молчу, сынок… Да вот прямо сейчас, хочешь дам тебе клятвенное обещание, что никогда не стану вторгаться в твою личную жизнь… Я тебе, собственно, зачем позвонил-то: ты, я слышал, на каникулы домой собрался? Так вот очень прошу тебя – пока не приезжай. Если не возражаешь, я бы сам к тебе приехал. Тем более, что есть важные дела в Лондоне. Я тебе еще перезвоню… Да, еще один момент… Я тут спросил и у ясеня, и у тополя… Одним словом, если ты мне, сынок, сию же секунду сообщишь, какой нынче год, то, что бы ты ни ответил, я поверю в это безоговорочно… Что? Все-таки пятый? Ладно, понятно. Ну все, сынок, тогда обнимаю.

Притормозив у ворот, Михал Михалыч заметил внушительную фигуру охранника.

– Коля, – опустив стекло кабриолета, громко крикнул ему олигарх.

– Вы мне? – удивленно спросил здоровяк. – Здравия желаю, Михал Михалыч. Извините, а откуда вы знаете, как меня зовут?

– Да я теперь, брат, много чего знаю. Что ж, поздравляю тебя с наступившим две тысячи пятым годом.

– Спасибо, Михал Михалыч. И я вас тоже, – смущенно улыбался великан. – Только ведь уж как два месяца прошло.

– Понимаю, не дурак. Так лучше поздно, чем никогда. Правда?

– Так точно.

Михал Михалыч вышел из машины, и они обменялись крепким мужским рукопожатием.

– Ладно, Коля-Николай, еще увидимся. И обязательно поговорим.

В считанные минуты в сопровождении двух джипов охраны сверкающим болидом машина Михал Михалыча пронеслась по Рублево-Успенке, пролетела Рублевское шоссе, хищной акулой вынырнула на Кутузовский проспект и, проехав квартал, неожиданно остановилась. Джипы, соответственно, тоже. Правда, один проехал вперед и прижался к обочине впереди кабриолета.

– Ну, где этот «Москвич»? – опустив стекло и глядя на дорогу, спросил себя Михал Михалыч. – Где этот флагман отечественного автомобилестроения?

И действительно, вскоре на пустынной заснеженной дороге появился сильно пострадавший от солнца, дождя, воздуха и реагентов обшарпанный хэтчбек «Алеко». Существенно снизив скорость аккурат напротив кабриолета, не останавливаясь, поехал дальше.

– Ирка, здорово, мать! Ну как ты там, радость моя! Надеюсь, не разбудил? Ну и отлично. Поди, сидишь на кухне дымишь? Понятно… Скажи, мать, денька через два ты мне сможешь собрать этих бездельников на совет директоров? А через три? Хорошо, давай попробуем… Что? Какая будет повестка? Экспроприация экспроприаторов. Причем можно вместе со мной. Что? Да нет, как раз наоборот: собираюсь предпринять усиленные шаги к выздоровлению. Видишь ли, я, кажется, определился с диагнозом. В общем, задача тебе ясна? Тогда действуй, и я тебя целую. Все, отбой, – он надавил на газ и помчался в сторону центра.

Для такого автомобиля скорость практически не ощущается. Все равно, что стоишь на месте. Михал Михалыч черепашил не больше ста—ста десяти километров в час, но как он смог затормозить – известно лишь Богу или дьяволу. Как смог он заметить на этом, почему-то не освещенном в ту ночь, участке Кутузовского проспекта одиноко стоявшую на проезжей части человеческую фигуру, пожалуй, загадка из разряда неразрешимых. Однако, он затормозил, не в пример джипам сопровождения, которых разнесло в разные стороны. Благо, что обошлось без жертв и столкновений.

Михал Михалыч вышел из машины и застыл на месте: в двух метрах от капота его автомобиля стояла девочка лет двенадцати, в цветастой болониевой курточке, подобно распятию, раскинув в стороны ладонями вверх свои детские ручонки и запрокинув к небу непокрытую голову. А сильный пронизывающий февральский ветер теребил ее белокурые локоны, и могло показаться, что ему, ветру, холодному и злому, ничего не стоит сбить с ног это хрупкое существо или просто взять да и унести с собой в заоблачные дали, где границ не существует.

Девочка опустила свою белокурую головку и, внимательно посмотрев на Михал Михалыча, тихо и безмятежно прощебетала:

– Зачем вы это сделали? Зачем затормозили? Я больше не хочу здесь оставаться. Мне нету места на Земле. Я больше не могу.

Олигарх долго и неотрывно смотрел ей в глаза. Затем, наверное, уж как-то слишком жестко для подобной ситуации сказал:

– Ты еще слишком молода, чтобы такое говорить. Немедленно садись в машину. Со мной поедешь. Только молчи, не говори пока ни слова, – он подошел и взял ее за руку. – Н у, а зовут тебя, конечно же, Лариса.