Джулиан Барнс - По ту сторону Ла-Манша

— Vous avez bloqué la porte, je crois.

— Oui. Avec mon pied, — педантично уточнил он. И, опять явно без всякой нужды, добавил: — Vous dormiez.

— Grâce a vous. [166] — Полагаю, это вы удерживали дверь. — Да. Ногой… Вы же спали. — Благодаря вам (фр.).

Они проезжали озеро. Что это за озеро, спросил он. Не знаю, сказала она. Возможно, Констанс. И обратилась по-немецки к супругам.

— Der Bodensee, [167] Боденское озеро (нем.); его французское название — озеро Констанс. — выяснив, подтвердила она. — Здесь потонула единственная швейцарская подводная лодка: забыли задраить люк.

— Когда же такое случилось? — спросил он.

— Да это анекдот.

— А-а…

— Je vais manger. Vous m'accompagnerez?

— Bien sûr. [168] — Я иду поесть. Пойдете со мной? — Конечно (фр.).

В вагоне-ресторане официантками работали чешки, широкобедрые, с усталыми лицами и неухоженными волосами. Он взял пильзенского пива и омлет по-пражски, а она — неаппетитную груду разных гарниров, увенчанную куском говядины, ломтиками бекона и безбожно пережаренной яичницей. Его омлет оказался не менее восхитительным, чем это неожиданное знакомство. Ему принесли кофе, а ей стакан горячей воды, в которой болтался пакетик чая «Уинстон Черчилль». Затем последовала еще кружка пива, еще стакан чая, еще чашка кофе и сигарета. Под стук колес за окном развертывался мирный сельский пейзаж южной Германии. Они разошлись во взглядах на несчастье. Источник несчастья, говорила она, не сердце, а разум, в котором возникают ложные представления; он же с бескомпромиссным пессимизмом утверждал, что несчастье коренится исключительно в сердце. Она называла его «мсье», они учтиво обращались друг к другу «vous»; [169] «вы» (фр.). это несоответствие между чинными языковыми формальностями и кроющейся за ними близостью сильно возбуждало его. Он пригласил ее на лекцию, которую должен был вечером читать в Мюнхене. Она ответила, что вообще-то планировала вернуться в Цюрих. В Мюнхене они сошли с поезда, прямо на платформе расцеловались, и он сказал:

— A ce soir, peut-être, sinon à un autre train, une autre ville… [170] Быть может, сегодня вечером, разве только в другом поезде, в другом городе… (фр.)

То был безупречный флирт, и, лишний раз подтвердив его безупречность, она на его лекцию не пришла.

За окнами промелькнула платформа для «Шаттла» в Черитоне; [171] Городок в графстве Кент, недалеко от пролива Ла-Манш. начальник поезда объявил по радио, что они приближаются к Проливу. Ограждения, девственно чистые бетонные стены, почти неощутимый уклон и — мягко обволакивающая тьма. Он закрыл глаза и в туннеле памяти уловил отголоски ритмичного скандирования. Тому, наверное, лет пятнадцать-двадцать. Быть может, этот подозрительный малый, сидящий напротив, пробудил воспоминания о своем двойнике. Повторяются ведь не только события, но и люди.

В укромной тьме собственного прошлого он, обернувшись, увидел надвигающуюся компанию футбольных болельщиков: у каждого в одной руке банка пива, другая рука сжата в кулак и взброшена вверх. «Дра-ко-ны! Дра-ко-ны!» Черные кожаные куртки, в носу кольца. И вдруг они замечают сладкоречивого, но самоуверенного Ленни Фултона, ведущего программы «Мир спорта в Великобритании»; да, это он, седой, в блейзере клоунской расцветки, — Ленни Фултон, «человек, который ни одной тусовки не пропустит»; в начале сезона, осуждая не блистающих хорошими манерами болельщиков одного клуба в южной части Лондона, он заявил, что они «хуже свиней». «В сущности, — добавил он, — назвать их свиньями — значит оклеветать это превосходное животное». Обвиненные в свинстве ответили издевательским согласием. Вы зовете нас свиньями? Отлично, так тому и быть. На следующий матч сотни болельщиков явились с латунными кольцами в носу. У самых ярых носовая перегородка была проткнута насквозь, их демонстрация новой моды превратилась в образ жизни. Сидя на трибунах, они поддерживали свою команду громким хрюканьем. И вдруг они обнаруживают своего хулителя!

— Елки-палки, да это Ленни! Гляньте-ка, кто нам попался!

Поднялся галдеж, суета, брызнули струи пива, и под нарастающий рев, в котором утонул испуганный писк «Привет, ребята!», Ленни Фултона сдернули с вагонной лавки и за руки, за ноги уволокли прочь.

Минут десять остальные пассажиры озирались, уговаривая друг друга не встревать в происходящее. Потом Фултон появился вновь, но не один, а с провожатыми, которые пихнули его примерно на то же место. Он был всклокочен, красен как рак, волосы намокли от пива, а в носу висело большое латунное кольцо.