Леонид Нетребо - Дать негру

— Да ладно, теть Роз, не казнитесь! — успокоила ее Жизель. — Я догадывалась, что вы не случайно со мной. Все нормально!

Люксембург громко высморкалась и успокоилась.

За стенкой ударили в бубен, исполнитель прошелся рокотком, потом послышался протяжный жалобный вой духового инструмента, и мужчина то ли темпераментно, отрывисто запел, чеканя рифмы, то ли напевно заговорил. Это продолжалось минут пять, потом музыка и пение сошли на нет, опять послышалась непонятная громкая речь. Потом снова несколько тактов прежней музыки и опять стихи, как будто кто-то с кем-то спорил по части исполнения.

— Вот видите? — почти прошептала Люксембург, делая страшные глаза. — Кругом абреки! Как бы ни пришлось нам ночь спать по очереди. А у вас сотовый телефон имеется? — она обратилась к Олегу. — Что-то вы о себе ничего не рассказываете, мы вон уже по второму кругу пошли, а вы как француз. Это, знаете, француза и француженку поселили на необитаемый остров, через год приплывают, а они живут отдельно, только кивают друг другу издали, мол, нас не познакомили. Вы, молодой человек, Вещий Олег, рассказывайте, что хотите. Не по анкете, а по принципу: у кого что болит, тот о том и говорит. Но если не хотите — то и не рассказывайте, молчите, пожалуйста, как француз! — Люксембург сделал вид, что обиделась.

Эйнштейн поддержал:

— Да, да, свобода выбора — прежде всего! Призрак бродит по стране, призрак демократии. Захотел, лёг на рельсы, и остановил целый поезд, и тогда чувствуешь себя богом, ведь ты повлиял на судьбу сотен, а то и тысяч! Захотел — нет, не лёг. Но тогда жизнь пролетает мимо. В смысле, в каждом купе — жизнь! И — мимо! Жизнь-жизнь-жизнь! И вот стоит шахтер, еще не легший на рельсы, а мимо пролетает скорый — тудук-тудук-тудук! И мелькают окна, а в них лица, — и всё мимо-мимо-мимо!.. Ведь что чувствует человек, когда мимо промелькивают снимки, клипы, отпечатки жизней? Ему кажется, что там, за каждым окном, романтика, и там, куда мчится железный конь, все гораздо лучше! Помните? «А рельсы бегут и бегут, в дальние страны маня!..» Все мы немножко шахтеры, жертвы тревог и мании вселенской несправедливости. И в нас зреет чувство классовой зависти, и нужна только темная ночка, теплый ветерок и громкая спичка в сухом коробке…

Олег кивнул:

— Да, примерно об этом, пожалуй, и расскажу.

…Того знаменитого на всю школу одноклассника и соседа Олега по двору прозвали Туром Хейердалом. За то, что начиная с шестого класса, каждое лето парень убегал из дома, в поисках, как он говорил, счастья. Через два года, заматерев, «счастье» в рассказах бродяги заменилось «раем», что добавляло романтики всем историям, которыми он делился по осени с добропорядочными сверстниками, проведшими каникулы у бабушек-дедушек, с родителями на дачах или, в лучшем случае, в пионерлагере.

И сердца сверстников, в числе которых был Олег, сочились завистью, и провинциальным салагам снились сны, соответствующие теме и возрасту.

Особенностью хронического скитальца Хейердала являлось то, что он не был проявлением социального порока, не относился к протестным малолетним бродягам, чадам неблагополучных семей, сбегающим от пьющих родителей. Он убегал ради дороги, без которой, с определенного возраста не мог жить. И слово «дорога» включало в себя целый особенный мир, казалось, недоступный от рождения, но обладателем которого он счастливо становился, благодаря рискам и лишениям, через которые проходил.

С Хейердалом ничего не могли поделать. Как только сдавались экзамены, он исчезал. По его рассказам, садился на товарный поезд и катил в сторону Сибири или Средней Азии, или на Кавказ. Выходил на станциях, «наслаждался местностью» и двигался дальше. Обычно на первые свободные дни у него были какие-то деньги, ведь он готовиться к побегу целый учебный год, хотя, как он говорил, «чем легче за плечами, тем больше впереди». Когда скудные запасы кончались, попрошайничал или нанимался на любую разовую работу — помощникам в бригаду шабашников или уборщиком на рынок. Как правило, через месяц-другой его ловила милиция или он сам «сдавался» в конце сентября, и скоро он опять оказывался у родителей под домашним арестом. Первого сентября арест заканчивался, и целый год шел нормальный учебный процесс.

Однажды, после окончания восьмого класса, его заперли дома уже в самом начале лета. Уходя на работу, родители закрывали в сейфе не только все деньги, но и обувь. Однако и такой способ обуздания бродяжьей души оказался несостоятельным. Пленник все равно, как он потом говорил, нарЕзал винта — сунув за пазуху булку и насыпав в карманы конфет, выпрыгнул с балкона второго этажа, босиком, благо стояли теплые дни, добежал до станции, сел в грузовой вагон поезда, идущего на восток, и был таков. Тогда он доехал до озера Байкал, и прожил там несколько дней на самом берегу.