Леонид Нетребо: Банище

Дверь закрыли.

— Ну что, Абрам Гайдамак, — вздохнув, обратилась к новому питомцу приюта нянечка. — Сейчас тебя покормим, чем бог послал, искупаем, и тогда поспишь… Абрам так Абрам!

От Аристотеля — до Гитлера. Такой путь уже проделал Софист в поисках познания психологии.

Партийные дела шли туго, зажимали конкуренты. Активисты регионального отделения, и в их числе Софист, искали свежих струй, новых подходов к ставшему привередливым электорату. Простая оппозиционность к курсу центральной партии сама по себе уже не приносила таких результатов, как на заре «перестройки». Дошло до того, что в одном из сельских районов командированный туда Софист был бесхитростно бит тамошней молодежью. И хотя факт тот имел чисто бытовую основу — оказание, по мнению хулиганов, «чужаком» чрезмерных знаков внимания одной замужней особе, — но молва прошла по всей округе, снижая и без того упавший рейтинг партии Софиста. Не говоря уже о том, что целый месяц жертва несправедливого нападения зализывал раны и вынужден был посещать лекции в больших, в пол лица, солнцезащитных очках. А неделю назад Софиста освистали на последнем митинге, устроенном несколькими родственными объединениями, когда до него, как представителя партии, дошла очередь. Свистели не яростно, а так себе, скучающе — это было самым обидным и показательным.

Почва опять уходила из-под ног, и нужны были оригинальные идеи, которые ранее генерировались Софистом гораздо энергичнее, чем в последний период.

Сегодня он проводил Анатолия и решил почитать «Майн кампф», благо никаких дел на ближайшие часы не предвиделось. Он стеснялся Анатолия, поэтому держал самиздатовскую книгу под матрацем и планировал сжечь ее, как только прочитает.

Но едва он расположился на кровати, в дверь постучались. «Майн Кампф» шмыгнул под подушку.

— Войдите!

В комнату вошла женщина в черном — так показалось, ведь она сразу оказалась в тени от шифоньера. На самом деле в ней преобладал синий цвет, вернее, темно-синий. По-видимому, женщина держала траур. Иначе невозможно было объяснить ее совсем не летний наряд строго-печального колера и фасона (Софист прощупал фигуру снизу вверх): черные туфли, черные чулки, платье с длинными рукавами, в которых наполовину скрывались маленькие сухонькие ладони. Но и это еще не все: и смоляные кудри, и смуглое, тронутое редкими, но четкими морщинами лицо с губами, отливающими гранатовым перламутром, и темные глаза с агатовыми точками — все это показалось в шифоньерной тени печалью неутолимою. Однако это воплощение сумрака и грусти, как понял наблюдатель-психолог, хотело жить: плотью, душой — несмотря на траур и возраст.

Женщина, подняла руку, коснулась ладонью прически, и под манжетой, угодившей в блик тусклой лампочки-сотки, мелькнул красный испод. В философе и психологе проснулся поэт: этот темно-сине-черный траур имеет огненную изнанку! Сейчас перед ним застыла синяя торпеда, готовая к пуску, ультрамариновый дельфин перед прыжком… И он, только он, Стас-Софист (о, «Майн Кампф»!), может нажать заветную кнопку, только в его власти издать командный клич высокой частоты! И ради этого восторженного мига он готов пожертвовать собой. Чтобы познать настоящее упоение и восторг.

— Могу я увидеть Анатолия?

Софист пал наземь, но вида не подал:

— Сожалею, мадам!.. Анатолий уже далеко отсюда. Смогу ли я его заменить?

«О, нет!» — ожидал услышать психолог, но ошибся. Дама некоторое время смотрела на Софиста оценивающе, с ног до головы, а затем сказала, усаживаясь без приглашения — и это выглядело грациозно! — на скрипучий казенный стул:

— У вас можно йкурить?

— И курить? И курить! — обрадовано восклицал Софист, невольно повторяя интонации грациозной дамы, ища пепельницу. — И пить?.. И пить! Я сбегаю?.. Я достану! Я куплю у таксистов! Я поцелую пол перед ботинками кабачного швейцара!

Дама презрительно улыбнулась.

— Впрочем, — поправился Софист, — как это действительно низко, связываться со спекулянтами! Какая это все-таки перевернутая пирамида, когда аристократы пресмыкаются перед плебсом! Нет! Мы совершим то, чего достойны: сегодня вечером мы с вами идем в ресторан. Впрочем, зачем ждать вечера? Прямо сейчас, я хочу видеть вас там, в интимном сумраке банкетной мини-кабины, именно в таком многозначительно-потрясающем наряде!..

Дама, закуривая и щурясь от дыма, подняла бровь, устремив задумчивый взгляд на то, что единственно находилось на столе, — на пол-литровую банку, игравшую роль пепельницы.