Леонид Нетребо: Банище

Кочегару (этой ночью дежурил Ким) было велено топить, как днем, поэтому в моечном зале, который сегодня пребывал в роли банкетного, скоро стало жарко. Гайдамак подала пример освобождения от одежд, и все, кроме Анатолия и Бориса, быстро, без лишних разговоров, как, видимо, делали это уже десятки раз, последовали ее примеру. Но и Анатолию с Борисом вскоре пришлось остаться в одних плавках, чтобы «не довлеть своей порядочностью над компанией», как сказала Жульен Ибрагимовна, которая и в купальном гарнитуре выглядела более «убедительно», чем все остальные, и не только потому, что служила сейчас тамадой. Осанка, голос и даже ярко-синий купальник с красными молниями — все это горело, сверкало, полыхало. И, несмотря на часто провозглашаемый тост: «За наше банное равенство!» — все понимали, кто в доме хозяйка. В частности, хозяйка пресекала предложения механика и завхоза, блестевших глазами на обеих кассирш, выпить на брудершафт: «Я, как директор, разврата в нашем благородном обществе не допущу!.. С женами будете на брудершафт пить, мерины!»

Самым сильным для Анатолия впечатлением (даже сам факт всеобщего обнажения уже почти ничего не значил) были наколотые тела директрисы и завхоза.

Если татуировок на неожиданно свежем и еще упругом теле Жульен Ибрагимовны было немного — на животе изображалась ладонь с голубем на фоне решетки и солнца, а бедро украшала поникшая головой змея, обвитая вокруг кинжала, — то Борис был, что называется, синим… Многого, ввиду большой кучности рисунков, было не разобрать, и для Анатолия проявились только некоторые картинки: на плече — кошачья голова в цилиндре, на спине — убегающий и оглядывающийся черт с мешком, на бедре — церковь на ладони с множеством куполов, под коленом — колокольчик, обвитый колючей проволокой, и на груди — большой крест…

Компания довольно быстро разогрелась.

В зал даже пригласили Кима, правда, ненадолго и в особом, несколько приниженном качестве: ему позволено было лишь постоять возле стола, выпить рюмку водки, легко закусить, — после чего Гайдамак проводила его до двери, давая какие-то указания по роду работы.

Анатолий заметил, что механик и завхоз быстро и как-то одновременно потеряли интерес к женской половине. Сейчас механик, став перед завхозом на колени, пьяно впихивался, тыкался в «святую» крестастую грудь нового приятеля:

— Ты, коллега, вовсе не Борис!.. Не спорь!.. Ты Григорий… Воскресший!.. Ты Юльку уже загипнотизировал… Ты укажешь нам всем дорогу!.. Прсти нас заблудших…

«Коллега» поглаживал приникшего механика по лысине и глумливо улыбался, блуждая невидящим взглядом по «банкетному» залу.

Зоя присела рядом с Анатолием и, обняв его за талию, ухмыляясь так, чтобы не видела Жульен Ибрагимовна, которая что-то выговаривала второй кассирше, шепотом считывала картинки с татуированных телес:

— Жульенка… Голубь — бывшая малолетка… Змей башкой вниз — завязала воровать…

— Откуда ты все это знаешь? — удивился Анатолий.

— Ой, подумаешь, да у нас пол-улицы сидело! Да и у меня… Та-ак, Бориска завертелся, вот, ага: эполет — тюрьма дом родной… А это что там под сиськой? А, за кражу… Котяра — было счастье, да черт унес… Сроки: раз, два, три… Да ну их! На меня лучше смотри… Брудершафт? Ну? Пока Жульенка не смотрит?.. Все, опоздали… — она громко и радостно обратилась к директрисе: — Ульяна Абрамовна! А у нас тост созрел! За нашу маму! За чудесную маму нашей любимой бани!..

Тосты перемежались забегами в парилку. Затем начались наказы главному механику, чтобы он спроектировал и добился строительства в бане небольшого бассейна. Тема закончилась предложением омыться в ночной реке. В конце концов полунагая пьяная компания во главе с директрисой в огненном купальнике проследовала вниз в котельную, а оттуда, мимо хмурого кочегара Кима, через черный ход вышла на берег реки, кубарем скатилась по скользким спускам в холодную воду.

Зойка, уже в воде, сообщила Анатолию, как приказала:

— Я сейчас буду тонуть, а ты меня спасешь… Понятно? За это тебе будет… награда. Хочешь? — ее глаза блеснули в темноте двумя отраженными лунами. — От общества спасения на водах, м-мм?..

Все смешалось в темноте: шлепки, нырки, визг и дурашливые возгласы. Вдруг над рекой взошел трубный глас Жульен Ибрагимовны:

— Кайтесь, грешники! Просите у бани прощения!

Она заставила всю компанию выйти на мель и, стоя по колено в воде, отвесить поклон в сторону бани.

— Креститься надо? — уважительно спросил новоявленный завхоз и грубовато, но угодливо хмыкнул.