Игорь Ефимов - Архивы Страшного суда

— Хорошо, с этим ясно. Теперь попробуем перейти с научного языка на язык притч и примеров. Возьмем историю нашего города. Существует поверье, что Рим был основан Энеем. Он спасся из Трои, после долгих скитаний попал на новое место и начал строить там город с точно такими же домами, какие были в Трое. Хорошо, пусть легенда. Но англичане, бежавшие в Америку в семнадцатом веке, тоже строили точно такие дома и амбары, какие были у них на родине. И это уже исторический факт. Даже города и штаты свои называли соответственно: Нью-Йорк, Нью-Хэмпшир, Нью-Бедфорд, Нью-Лондон.

— Ты всегда начинаешь издалека-издалека — зачем?

— Возьмем ближе. Если осторожно соскрести сейчас две-три тысячи человек с римских улиц и перенести их на новую планету, пригодную для жизни, что, по-вашему, возникнет там через сотню лет? Вырастут такие же каменно-промышленные джунгли в путанице проводов и дорог, в каких люди живут сейчас. И называться будут Нью-Рим, Нью-Милан, Нью-Болонья. Хотя никакой готики, никаких дворцов в них уже не будет.

Джина усмехнулась:

— Это при условии, что подопытные итальянцы не превратят новую планету в бесконечное футбольное поле.

— По вашей, Лейда, аналогии, могу я представить себе процесс зачатия подобным же образом? Эти ваши трансценденты забираются в корабли под названием сперматозоиды и отправляются на поиски новой земли. Миллионы гибнут, но один корабль-счастливчик находит подходящее место — женскую яйцеклетку, населенную приветливыми и услужливыми трансцендентами-туземцами. И вместе они начинают весьма быстро и успешно строить то единственное, что знают и умеют, — человечка. Нью-Некто. Очень похожего на родителей, но в чем-то и отличного. Как вам такое?

— Не знаю. Может быть, я должна выпить еще два-три коктейля, чтобы сказать «да».

— Хорошо, пойдем дальше. Многие растения размножаются и семенами, и отростками, и черенками. Это значит, что вся информация, необходимая для строительства нового растения, хранится в достаточном объеме в любой веточке, обрезке клубня, луковице. Не может ли быть, что подобное возможно и в животном? Что в потенции кровяные тельца или обитающие в них трансценденты «знают» все необходимое для строительства человека, знают не меньше сперматозоидов и яйцеклеток? Что если бы им предоставить подходящие условия, они могли бы справиться не хуже? Ведь строят же они новую кожу на месте пореза, сращивают поломанную кость. А так как им не нужна яйцеклетка, они могли бы без постороннего вмешательства сотворить не нового, а воссоздать точно того же человека, из которого они вышли?

— Ну уж это слишком. Так даже моя фантазия не разыгрывалась. Нет, нет и нет. Даже после десяти коктейлей.

— Да? А я знаю, например, в Париже одного человека, который может о-о-очень заинтересоваться такой идеей. Очень-очень образованный и строго мыслящий священнослужитель. Необычайно увлеченный проблемой воскрешения людей. Я думаю, мы должны подкинуть ему эту концепцию.

— Умберто, умоляю. — Джина раздраженно подтянула сползший с колен плед. — Я никогда не понимала твоего интереса к этому попу, не понимаю и сейчас. Что у тебя на уме? Все это мне очень не по душе. Явно отдает каким-то громоздким розыгрышем, злорадным богохульством. Раньше за тобой такого не водилось.

Умберто перегнулся над ее лицом, нежно поцеловал в лоб. Потом вдруг резко опрокинул кресло назад.

Джина, вскрикнув, вцепилась в подлокотники. Протез ее задрался вверх, беспомощно дергался. Умберто раскачивал кресло, откровенно любуясь ее беспомощным барахтаньем.

— Что же тебе не по душе? Что я интересуюсь другими религиями? Или даже ересями? Что пытаюсь преодолеть барьер между верой и наукой? За кого ты больше боишься — за веру или за науку? Или ты просто рассердилась на то, что я сравнил вашу женскую сердцевину, вашу святая святых со строительной площадкой?

В перерывах между фразами он пытался то ли целовать ее, то ли покусывать. Задеревенелая улыбка стянула кожу его лица, заострила нос и скулы, сузила глаза.

— А кто обещал не вмешиваться? Кто обещал доверять? А если и розыгрыш — что с того? Неужели только все деньги, деньги, деньги грести? А если я действительно уверовал в то, чему учит отец Аверьян? Посиди-ка здесь и подумай хорошенько.

Он выпрямил кресло, откатил его в угол — и щелкнул внизу рычажком тормоза. Потом оглянулся, поднял руку и поклонился, как циркач после удачного кульбита.

— Умберто, перестань… Что за детские шутки?… Ты опять за свое… Сколько можно?