Игорь Ефимов - Архивы Страшного суда

— Ну что ж, как знаете, как знаете, — сказал подполковник, наматывая чуб на палец. Голос его звучал тускло и равнодушно. — Уговаривать вас — тоже у нас времени нет. И так уже дотемна просидели.

— Нужны ведь, кажется, какие-то формальности? Мне должны сказать, в чем меня обвиняют, предъявить какие-то бумаги?

— За этим дело не станет. Лейтенант, ордер на арест у тебя? Давай его сюда. А сам позвони из прихожей, вызови машину.

Лейтенант Мышеедов, забыв убрать с лица маску приветливой и вдумчивой озабоченности, передал ему бумагу, вышел.

«Вот и все, — подумала Лейда. — Вот наша птичка и долеталась».

Щемящая пустота в груди и звон в ушах — больше, казалось, не осталось ничего на свете. Раньше, когда она воображала себе этот момент, ей представлялось, что она испытает огромное облегчение, сможет расслабиться, отпустить пружину, державшую ее в напряжении весь последний год. Куда там! Пружина лишь переползла из сердца в голову и закручивалась, закручивалась там мучительной спиралью вопросов — один тягостнее другого. Будут ли вызывать на допросы детей? Кого-нибудь из родственников? Бывших мужей? Чем им будут грозить, что смогут вытянуть? Что ей надо говорить, чтобы не подвести друзей, помогавших ей? Букиниста, передававшего материалы в ту квартиру на окраине Таллина? Хозяйку квартиры — старую секретаршу отца? Загребет ли ее ненасытный полицейский невод? Отыщет ли, затянет ли Павлика? Серый чемодан? А что если и адрес на Добролюбова давно им известен? Что если там — ловушка?

Она услышала тяжелое сопение, подняла глаза. Подполковник сидел, уперев лоб в сцепленные пальцы, слегка покачиваясь взад и вперед. Потом повернул голову к окну и сказал сдавленно:

— Ну что ж, Лейда Игнатьевна. Хоть и глупо вы решили, а на этот раз — с выигрышем. Переупрямили судьбу, ваша взяла. Поедете с семьей.

«Не верь, — сказала она себе. — Просто сиди и молчи. Разве трудно — просто сидеть и молчать? И жди, что будет. А надеяться не смей».

Вернулся сияющий лейтенант:

— Машина будет через десять минут, товарищ подполковник.

— Выйдите, Мышеедов. И ждите в прихожей. Я позову.

Подполковник Ярищев помотал головой так, словно и сам относился с недоверием к тому, что собирался сказать.

— Поедете, Лейда Игнатьевна, по обмену. Нет, не по культурному, а, я бы сказал, по сугубо человеческому. Человек на человека — вот так. До того вы вашей умбертовской банде нужны, что они ни перед чем решили не останавливаться. Похитили одного из наших в Риме. Прислали ультиматум: менять на вас. И ведь знали, кого выбрать. Севу Архипова! Такого человека нашли, чтобы наверняка. Чтобы мы за него не то что запутавшуюся в махинациях дамочку, а и настоящего агента готовы были бы выпустить. Но все это пусть будет между нами. Поедете обычным путем — по израильской визе.

— Я не еврейка, — выдавила Лейда. — У меня и вызова-то нет.

— За этим дело не станет. Тем более у вас сын наполовину еврей. Нам ведь много не надо: была бы хоть четвертинка, хоть осьмушка — вот и жид. Оформим вызов на него.

— Разве можно — на несовершеннолетних? Ему только-только семнадцать.

— И это не проблема. Годик накинем. Но вот одну вещь вы должны будете для меня сделать. Вот я пишу на карточке номер телефона. Вот возьмите. Это наше посольство в Риме. Так, на всякий случай. Вдруг тошно станет. Вдруг омерзеет Фонд, синьор Умберто и вся эта шайка. Захочется что-то сделать, понадобится помощь. Вдруг… — Сердитое сопение подполковника неожиданно перешло в слезливый вскрик. — Вдруг Россию станет жалко! Что вы все о своей Португалии да Греции плачете?! Россию! Россию-то кто пожалеет, а? Кто, я вас спрашиваю?

Не дождавшись ответа, он всхлипнул, высморкался, сдвинул бумаги на столе, нажал на открывшуюся кнопку звонка.

Вошел Мышеедов.

— «Воронок» можно отправить, лейтенант. Лейду Игнатьевну в своей машине отвезете в гостиницу. Пусть заберет вещи — и в аэропорт. Ей срочно надо вылетать в Таллин. Едет за границу. С семьей, по израильскому вызову. Я позвоню майору в Таллин, предупрежу. На сборы — две недели. Все. Рабочий день окончен.

— Нет, я никогда не чувствовала себя здесь чужой, — говорила бабка Наталья, теребя черную вуалетку на пропахшей нафталином шляпе. — Никогда. Даже в двадцатые — тридцатые годы русская культурная жизнь в Эстонии била ключом. Выходили журналы и газеты на русском, работали театры, в церквах пели русские хоры. МХАТ приезжал на гастроли с лучшими спектаклями. Вы, конечно, слишком молоды и не могли видеть Михаила Чехова на сцене. А я помню его как сейчас. Боже, каким он был в «Эрике Четырнадцатом»! А Калугин, игравший Бориса Годунова! И как он говорил Ивану Грозному: «Кириллин день еще не кончился…»