Тюрэ Эрикссон - Белый мыс

В порыве внезапного ожесточения Оке с такой силой рубанул по дощечке, что топор засел глубоко в полу. И все-то тут не как следует!

– Какой молодец!

Из своего дровяного сарая вышла Хильда и с интересом стала наблюдать за его работой.

Голос Хильды звучал вкрадчиво, совсем, как у ее обожаемых проповедниц с рынка, и Оке взглянул на нее с удивлением.

– Какой молодец! – повторила она, но на этот раз уже с явным ехидством. – Давай руби весь дом, раз уж начал! Смотришь, домохозяину не придется тратиться на снос. Вот небось обрадуется, если я расскажу ему!

Оке выдернул топор. Его так и подмывало вырвать у Хильды трость и изрубить ее на мелкие кусочки. Тогда у старухи, во всяком случае, будет действительное основание жаловаться и не придется так настойчиво искать, к чему придраться. Однако мстительные планы остались неосуществленными; вместо этого он повернул топор и разбил дощечку обухом.

Когда Оке вернулся в магазин, Хольм по-прежнему стоял за прилавком и смотрел в раздумье на улицу. Чем-то заняты его мысли? Унылым ожиданием банкротства или мечтами о большом, шикарном магазине с неоновой рекламой в строящемся напротив здании?

С улицы доносился звонкий голос:

– Ап-пельсины, сладкие, сочные ап-пельсины!

Разносчик с лотком приютился под самыми лесами. Грязь от стройки размокла вокруг него, словно проселочная дорога, и прохожие бежали мимо под проливным дождем, не останавливаясь. Оке стал механически разглядывать внешность продавца. Из-под помятого козырька старой кепки свисал сальный чуб, пальто лоснилось от длительной носки, но молодое исхудалое лицо и вся фигура парня выражали гордый вызов.

Может быть, стоило выйти на улицу и кричать с еще большим вызовом: «Покупайте книги! Дешевые книги в прекрасном переплете!»

Апельсины или книги, бюстгальтеры или вакса – какая разница? Главное, что это все товар – товар, который нужно рекламировать самым настойчивым образом, чтобы только сбыть.

В отношении Оке к книгам произошла большая перемена, которая сильно печалила его самого, а главное, еще более подрывала уверенность в себе. Раньше они были для него чем-то труднодоступным и прекрасным, тая в себе волнующий аромат неизведанного и радость познания. Теперь же он обращался с ними, как с кирпичами; но хуже всего было то, что он скоро уже будет не в состоянии прочесть серьезную книгу. Он оказался в том же положении, что изголодавшийся человек перед уставленным яствами столом.

Возможность неограниченного выбора привела к тому, что он в конце концов уже не выбирал, а просто хватал, что попадется под руку. Классические произведения очень скоро перестали его привлекать. Зато он буквально глотал множество авантюрных и детективных романов с неправдоподобными приключениями и загадочными убийствами.

После таких книг он ощущал опустошенность и разочарование, сознавая, что только крал у самого себя дорогое время подобным бездумным бегством от действительности.

Производя опись в книгохранилище, Оке наткнулся и на порнографию. Хольм никогда не позволял себе иметь дело с так называемыми «пикантными» фото уличных женщин, которые определенные издательства в Клара распространяли среди мальчиков-рассыльных и учащихся. Он предпочитал поставлять пожилым, полнеюшим господам «занимательные» бытоописания с «изысканными» иллюстрациями, напечатанные на отборной бумаге, которая своей гладкой белизной напоминала девичью кожу.

Такого рода издания вызывали у Оке когда сильное возбуждение, когда глубокое отвращение.

Течение его мыслей никак не могло войти в определенные берега. То он был неотесанный деревенский парень, который с радостной пытливостью наблюдает шумную жизнь города. То все его чувства сосредоточивались на мрачном изучении собственного я. Книги изменяли ему, когда он пытался найти выход из лабиринта мыслей и настроений. Или, может быть, он сам изменил книгам? Порой ему начинало казаться, что прочитанные страницы – всего только расплющенная, безжизненная древесина, а его уставленная книгами комната – сплошное нагромождение мертвых слов.

Нет, в этом большом городе ему нужны были не вымышленные судьбы и образы, а обычные живые люди.

Дождь затянулся до позднего вечера, но Оке не мог усидеть в четырех стенах. Его влекла улица с ее шумами и толкучкой.

Тротуар был забит людьми; одни выходили из кино после только что окончившегося сеанса, другие ждали начала следующего. При желании Оке тоже мог бы зайти в какую-нибудь дешевую киношку – в этот день он получил целую крону сверх обычного на кофе. Перед входом в знакомый кинотеатр все так же протягивал вперед свои мощные когти орел. Вытянутая мокрая шея, как у ящера, голова и клюв напоминали сегодня крикливого попугая… Оке нерешительно посмотрел на рекламу очередной комедии. Нет, только на время приглушишь чувство тоски и одиночества, а после будет еще хуже.