Тюрэ Эрикссон - Белый мыс

– Это история длинная, но крайне простая. Его отец был обеспеченным человеком, пока не пустился в спекулятивные сделки, понадеявшись на спичечные акции. За самоубийством Крейгера [34]в Париже последовал крах также и Хольма-старшего. Сын еле-еле смог закончить свое образование, а потом у него просто не было никакого выбора – пришлось становиться за прилавок. Поскольку он раньше метил в просвещенные эстеты, то и остановился на букинистической торговле – все же «интеллектуальный» труд. На те крохи, которые старик ухитрился спасти, купили у старой хозяйки эту лавку, да, на счастье Хольма, хватило еще и на бакалейный магазинчик. А не то жить бы ему здесь в чулане, а не в собственной квартире со всеми удобствами в Бергсюнде.

Иосиф снова надел на плечи ремни; Оке отправился в книгохранилище – поставить пустую бутылку и взять охапку книг. Когда он спустился во двор, Иосиф спросил, где он думает провести вечер.

– Хотел в «Лондон» пойти…

– А, плюнь ты на кино – в такую погоду! Я задумал хоть раз внести разнообразие в наше меню. Сегодня получка, мне кое-что причитается, так что я угощаю обедом в «Пагоде», а потом можем заглянуть в парк Тиволи.

Оке был все еще не в духе и собирался ответить, что он не ожидает получки и не может тратиться, но в эту минуту Хольм позвал Иосифа:

– Тебе придется заняться покупателями. Я уйду часа на два.

– Не утонуть бы мне в потоке покупателей! – ответил Иосиф со своей неизменной язвительной гримасой.

Оке продолжал выколачивать книги в одиночку. Все-таки что-то похожее на настоящую работу… Плохое настроение постепенно выветрилось. Вдруг на него напало желание запеть, и он начал колотить переплетенные книги с таким шумом, словно кто открыл стрельбу из карабина. Очень скоро в первом этаже открылось окно и показалась седая старушечья голова с растрепанными прядями на лбу и опухшими глазами. Хриплым от негодования голосом старуха закричала на него:

– И долго ты собираешься тут безобразничать? Сейчас же прекрати, не то позову полицию! Кто не получит чахотки от вашей проклятой пыли, того уж, верно, ничем не проймешь!

Оке попытался возразить, что сквозь ее постоянно запертое окно и пылинке-то не просочиться, но это было все равно что гасить пламя керосином.

– Я пожалуюсь господину Хольму, и он тебя выгонит – вот увидишь! Уж он-то воспитанный и вежливый человек. Не понимаю, как он только уживается с такими работниками!

У окон мебельной мастерской на противоположной стороне двора столпились любопытные столяры, а в подворотне хохотал, соскочив с велосипеда, мальчик-рассыльный. Оке испугался, что какой-нибудь проходящий по улице полицейский услышит перепалку и в самом деле вмешается.

– Что вы тут расшумелись?

Иосиф высунулся из окна конторки и пристально поглядел сквозь очки на старуху. Эффект был быстрым и неожиданным.

– Цыган проклятый! – пробормотала она и захлопнула раму так, что только стекла зазвенели.

– Она грозилась полицией за то, что я хлопал книгами, – объяснил Оке.

Иосиф только расхохотался в ответ:

– Знай себе продолжай! Запрещение шуметь действует только с десяти вечера, и Хильда отлично это знает – она не один год работала консьержкой. А сейчас, видно, не в духе с похмелья и ищет, с кем поцапаться.

Весь остальной день Хильда не показывалась, но под вечео, когда Иосиф и Оке переходили Хёторгет по пути в «Пагоду», они снова столкнулись с ней.

Перед входом в рынок стояла тележка, нагруженная козлами и досками. На мостовой валялись сливовые косточки и листья цветной капусты, и над серым квадратом площади еще стоял запах свежей зелени, хотя торговля уже была закончена и товары убраны.

На смену георгинам, помидорам и моркови на площади появились огненно-красные шинели Армии спасения. [35]Четыре христовых воина женского пола в траурных капо-пах на гладко причесанных головах пощипывали струны своих гитар и как раз приготовились запеть. С самого края окружившей их толпы стояла Хильда, опираясь на трость с ручкой из черного дерева. Она уже протрезвела и явно приняла меры к тому, чтобы выглядеть прилично; но сейчас по щекам ее катились слезы и свободная рука шарила в кармане пальто в поисках носового платка.

– Оплакивает собственное грехопадение, – констатировал Иосиф холодно. Потом прибавил с оттенком сострадания в голосе: – Она переживает адские мучения с тех пор, как уверовала, что попадет на небеса, если бросит пить.

Лифтер притормозил на пятнадцатом этаже Кунгстурнет, и лифт остановился с легким толчком. Иосиф и Оке вышли следом за группой дам, направлявшихся в кондитерскую.