Алексей Швецов - Лохless. Повесть о настоящей жизни

– Не понял я! Брюс Пит, говоришь?

Алла кивает и нервно тушит сигарету о спинку кровати.

– Тут вот надпись странная: «Аллочке от Шурика». Объяснишь маленькое несоответствие?

– Конечно! Эту фотку мне не сам актер подарил. Я надеюсь, ты это понимаешь?

– Разумеется. Продолжай, пожалуйста.

– Фотографию мне подарила Шура. Она со мной работает.

– Шурик — подружка? — удивляюсь я.

– А что в этом необычного? Шура — женское имя.

– В этом как раз нет ничего необычного. Необычной может показаться приписка: «В память о безумной ночи».

Алла поднимается с кровати, запахивает свое великолепное тело в халат и вырывает фотографию актера у меня из рук:

– Сергей, мне это начинает надоедать. Твои нелепые подозрения, твое сованиеносакуданенадо, твой тон, в конце концов! Была такая безумная ночь. Бы-ла! Шурка ключи забыла от квартиры и всю ночь, как безумная, просидела в подъезде, возле двери. Ждала, пока жена придет.

– У твоей Шуры есть жена?

– И что? Есть! Как у любой порядочной женщины у нее есть спутник или спутница. Это не столь важно. Ты отстал от жизни, Сергей. Сейчас все так живут. А вот у меня, кстати, нет спутника. Есть только редко прилетающий метеорит. А мне нужна опора, нужно плечо, о которое можно утереться!

Мне становиться стыдно перед Аллой. Чтобы скрыть смущение, я закуриваю.

– Ты не думаешь обо мне. Вот, например, Шурка думает. Она сидела в этом темном холодном подъезде, делать ей было нечего и, чтобы занять себя чем-то, подписала фотографию этого Рузвельта. А ты даже на это не способен!

– Рузвельта? Почему Рузвельта?

– Какой же ты у меня глупенький! Это же актер. Он здесь в роли Рузвельта. Поэтому я так сказала.

– Рузвельт ходил в трусах?

– Он, наверное, был на рыбалке.

– Рузвельт не любил рыбалку. Он был прикован к инвалидному креслу.

– Это какой-то эротический римейк. И все! Хватит уже!.. Я не хочу об этом разговаривать!

Чтобы не испортить такой чудесный день, я подхожу к разгневанной девушке, нежно обнимаю ее и целую в шею.

Потом я одеваюсь. Пока я сижу в одних брюках, Алла зашивает надорванный рукав пиджака. Я смотрю на нее, и мне становится по-домашнему тепло и гламурно. Затем Алла идет на кухню, приготовить мне что-нибудь перекусить, а я надеваю пиджак и лезу под кровать в поисках носков. Носков находится больше, чем я рассчитывал. Я насчитал четыре штуки. Отделив два своих бежевых носка, я с удивлением вперился на оставшиеся — черные. Их ровно два. Я зову Аллу и указываю на два носка:

– А это тоже Шура тебе оставила в память о безумной ночи?

– Хорошо, что ты нашел их! — радостно смеется Алла. — Вот склеротичка! Я же тебе их в подарок купила.

Она смеется счастливым смехом и подает мне носки. Я принимаю подарок и принюхиваюсь:

– Алла, не хочу тебя огорчать, но, по-моему, ты купила ношеные носки.

Чтобы увериться окончательно, я еще раз втягиваю носом воздух. От носков исходит перманентный/омерзительный запах выбросившегося из озера кита.

У нее на глазах появляются слезы.

– Почему так всегда? Девушка хочет сделать приятное любимому человеку, а он такой нечуткий и неблагодарный! Еще и недоволен! Другой бы рад был до исступления моему вниманию, а ты.

Чтобы сгладить неловкость перед Аллой, я иду на кухню и роюсь в ее холодильнике. Она следует за мной, утирая редкие слезы.

– Ладно, Аллочка, прошу тебя, успокойся. — Я примирительно кладу в рот порядочный кусок колбасы, обнимаю ее за плечи и вытираю слезы носками, которые она держит в растерянных руках. — Я возьму твой подарок. Поверь, я очень рад. Только ты положи эти носки в целлофановый пакет, а то мне с людьми сегодня встречаться. Боюсь, что меня неправильно поймут. Это, конечно, гламурно на сто процентов, но несколько негуманно.

Потом я слушаю ее рассеянные рассказы о подругах, про их кошек и собак. Я смотрю в ее преступно-зеленые глаза, улыбаюсь, и мне совершенно не хочется уезжать. Но звонок Влада ввергает меня в водоворот деловой жизни.

– Пора, — говорю я.

– Пора, — говорит она.

Мы прощаемся. Она закрывает дверь, а я еще долго смотрю на нее и машу рукой, прежде чем спуститься по лестнице. На улице мне начинает казаться, что все улыбается мне. Улыбки исходят от провалившегося асфальта, от исписанных стен домов, от вываливших языки собак и проходящих мимо людей. И я улыбаюсь всем. Мне радостно, и я смеюсь. Меня реально не напрягает даже то обстоятельство, что машину мою вскрыли и увели магнитолу. Я закуриваю и еду навстречу будущему.